– Хотите, чтобы я это сказал? – не дождавшись ответа, продолжил. – Я думал об этом – чего я боюсь. Еще тогда думал… Вы знаете, я говорил это ему… Ах! Вот оно что. Я говорил это священнику в тот день, в церкви, но мысли задолго до этого созрели в моей голове. Я просил ответа, утешения, но искал его просто не там. Я удивляюсь… В Библии сказано, что бог создал нас по своему образу и подобию, но глядя на то, во что мы превращаем мир, заглядывая внутрь себя, я прихожу к выводу, что эта божья часть – вся человеческая бесчеловечность, позволившая нам поставить убийство на поток, потому что не имеющие этой искорки животные не извращаются. Мы падаем с таких высот – все ниже и ниже во тьму – наверное, стремясь к другому отцу. И тогда я ужасаюсь – если мы такие уродцы с крошечной божьей частью, то какой же монстр тогда он? И я боюсь его внутри себя.
– Страх позволяет множеству вещей существовать. Ты помнишь, из-за страха лишиться сына Рея спрятала Зевса в пещере. Так выжил бог. Так он выживает внутри вас. Ты осознал обман идеи веры. Но есть тот, кто тоже осознал в себе часть бога и играется с этим. Матвей, ты не понимаешь этого, но все, что происходит – должно происходить. Как сказал Ипсилон: в смерти нет ничего страшного.
– Вы за него, да? Вам нужна моя смерть?
Матвей вытер слезы тыльной стороной ладони.
Он будто помолодел, стал маленьким мальчиком, которому бабушка рассказывает истории. И от этой картинки веяло каким-то недетским ужасом.
– Никому не нужна твоя смерть. Кроме тебя, конечно.
– Я хочу отсюда выбраться.
– Нет. Ты должен это сделать, дорогой. Должен.
– Что?
– Первым убить Ипсилона.
– Зачем? – ужаснулся Матвей.
– Так надо. Не бойся, я буду смотреть и помогу. Я помогу. После этого ты сможешь уйти.
Старуха поднялась, ее суставы хрустнули, прощаясь.
Она пошла прочь прямо в темноту, растворяясь в ней, как капля чернил в воде. Когда силуэт уже почти не удавалось сложить воедино в образ человека – старуха обернулась и повторила свои слова.
Что после такого должен был чувствовать Матвей, оставшись в одиночестве?
Растерянность?
Если так, то он ее почувствовал.
А еще негодование – убить человека.
По силам ли такой приказ?
В голове пуще прежнего зароились надоедливые мысли.