Пожиратели

Он с трудом соображал ослабевшим обманутым мозгом и не был в состоянии ничего понять.

По привычке губы – попеременно с воем – шептали заученное слово:

– Абсолют… Абсолют…

Рядом забили барабаны.

Матвей взглянул на небо.

На далекое небо.

И в наваждениях оно оставалось одним и тем же – недоступным.

И в смерти – если смерть нисходит с неба – нет ничего страшного и подвластного людям.

То, что происходит, имеет такой отвратительный человеческий душок, что хочется быстрее распрощаться с этой оболочкой.

Паразиты вокруг, кровь, боль, сумасшествие – есть человек.

Яд на теле мироздания.

Ни добра, ни зла – просто яд.

Ни частицы бога в костях, ни желанный напиток зла в жилах – просто яд.

Матвей, наконец, понял, что пытался донести Ипсилон. Принять свою смертность, значит стать свободным. Освободиться от паразита внутри.

– Ипсилон! – выдохнул он.

Ипсилон разжал руку.

Соленые слезы впитывались в ткань, оставляя чуть влажный след.

– Как они смеют мешать Избранному? Почему они все мешают, лезут? Нельзя лезть. Лезть. Они должны благоговеть. Смерть. Смерть той старухе. Смерть им всем.

Нож с длинным лезвием лежал рядом, досаждая немым укором. Он любил кровь и свою суть – режущую и уничтожающую, и ему не терпелось воплотить все это сейчас.

Блеск металла наводил на мысли, что именно нож и был поводырём Кирилла, науськивая на убийства и каннибализм. Тот спрятал его – и другие звенящие орудия – под плиткой, в подвале, засунул ключ под обивку стула. По-своему выстроил лабиринт, с трудом вспомнил, что он – человек и поднялся наверх, а потом пришел Ипсилон, словно дал повод для того, чтобы посмотреть и прикоснуться к своему чудовищу. Он послужил обратной версией нити Ариадны – привел вглубь, к самому центру. Теперь же – возвращенный в дело – нож, отражая, даже не скрывал ни жёлтых глаз, ни клыков, ни черепов и Ничто.