Пожиратели

Глаза скользят, выхватывают две пары ног и два туловища.

Подавшись вперед, Алена вылепливает из маленьких кусочков, выкладывает мозаикой картину: двое мужчин лежат на земле, руки брата сжимают чужие руки, вдавливая нож в себя.

При виде окровавленного лезвия с отвратительным звуком – воскресшим в ушах девушки – вышедшим из груди, Алена кричит. Она кричит так громко, что заглушает треск костра, стон Матвея и все звуки в мире.

Тело безвольно повисает на руках Ипсилона.

Он прислоняется к ране на груди и всасывает горячую кровь. Под крики и стоны двух случайных свидетелей ворошит ножом в липкой груди, разрезая мышцы и насаживая куски.

Кровоточащими, еще помнящими, что такое жизнь, нетерпеливо кладет их в рот и проглатывает. На языке остается привкус бога.

Ипсилон разрезает ножом свитер, кромсает грудь Матвея – где-то там, где-то совсем рядом он.

ОН.

Прячется за ребрами, словно кости могут его защитить.

В потухших вмиг карих глазах мужчина видит отражение далеких звезд.

Сбросив с себя ношу, Ипсилон вскакивает на ноги и запрокидывает голову к небу: из черноты, глазом Циклопа проступает полное солнце, золотой трап спускается с его хлопковых ресниц.

Вдохнув аромат невиданных миру цветов, Ипсилон уносится высоко-высоко, намного выше, чем позволено быть человеку. В разорванных границах разума, в сверкающих туманностях космоса, в пустоте черных дыр, во всеобъемлемости субстанций – не зная, как – он нашел свой покой.

И стал сильнее человека, и скинул человеческую оболочку.

– Я бог!

Алена кричала.

– Я бог!

Паразиты стонали.

– Я бог!

Где-то на дороге завыла сирена.

– Я бог!