Наши беседы с миром были затруднены и проходили при посредничестве Скарсдейла; однако мир сумел поведать нам кое-что касательно обычаев и истории своего народа и пообещал предоставить проводника, каковой должен был облегчить нам тяжелое путешествие через пустыню в Нильстрем. В Заке, если верить переводам Скарсдейла, существовали даже государственные служащие, цех торговцев и многие другие категории граждан, администраторов и законодателей. Мы смотрели, восхищались, гуляли по старому городу, но избегали слишком близкого контакта с людьми. Никто не мог этого объяснить, но мы чувствовали, что должны держаться в отдалении от них, несмотря на очарование самого города. Природное недоверие к народу Зака никогда не покидало нас.
Естественно, когда мы оказались в тесном контакте друг с другом, я начал лучше узнавать своих товарищей. Теперь, в поле, доктор Ван Дамм и Скарсдейл работали более слаженно, и это доказывало мне, что их едкие споры в Англии были не более чем притворством. Конечно, и за те несколько недель, что мы провели вместе в Англии, у меня появилось больше возможностей наблюдать за моими коллегами; каждый из них нравился мне по-своему.
Мы, безусловно, пробыли как группа на борту корабля, но тогда вокруг было много других людей, а во время путешествия в Зак каждый из нас подолгу оставался в одиночестве, сосредоточившись на управлении вездеходом; по вечерам, разбив лагерь, мы были рады хотя бы снова увидеть один другого. Сейчас, в Заке, мы впервые вновь оказались вместе и к тому же на несколько дней освободились от всех обязанностей, кроме самых номинальных. За этот короткий период мы неизбежно узнали друг о друге гораздо больше, чем было возможно до сих пор.
Я выделил свободный день для фотографирования и в то утро и вечер использовал своих спутников в качестве вьючных мулов; я также намеревался снять кинокартину о работе экспедиции и, хотя Скарсдейл и Ван Дамм ворчали по поводу того, что им приходится снова и снова повторять одни и те же простые движения, пока я не получу нужный материал, мне кажется, они были втайне довольны этой хроникой того, что обещало стать важным шагом в неуклюжем продвижении человека к знаниям.
Холден и Прескотт проводили большую часть времени друг с другом; поскольку они когда-то работали в одной приборостроительной компании, их дружба зародилась много лет назад и была вполне понятна.
По возрасту меня и Скарсдейла разделяло несколько лет, но он был руководителем нашей партии, и его разносторонние научные интересы означали, что он имел куда больше общего с Ван Даммом, нежели со мной, несмотря на их существенную разницу в возрасте. Таким образом, я оказался как бы лишним; никто, конечно, не подчеркивал этого, и в смысле отношения ко мне это не имело никакого значения. По правде сказать, я и сам предпочитал такое положение, так как благодаря ему мог выполнять свои фотографические задачи, не оглядываясь на прихоти или предпочтения других.
Я часто проводил вечера на продуваемом ветрами краю плато, одном из самых интересных мест в Заке. С острия скалы медового цвета, я видел в одной стороне пустыню, тогда как с другой, в плодородной долине прямо подо мной, располагалось ирригационное сооружение, которое питало посевы и качало воду вдоль дамб к полям и высоким, причудливой конструкции ветряным мельницам с неправильной формы лопастями.
Тонкий вой насосных машин, завывание ветра вдалеке, затейливые узоры и завитки на буровато-сером песке пустыни, простиравшейся далеко за горизонт, черная и грозная линия гор вдалеке и обжигающий жар, долетавший из пустыни, как дыхание дикого зверя, завораживали меня, и даже теперь, после стольких лет и с тем грузом знаний, который я несу, я не могу не восхищаться ими. Стоит мне только закрыть глаза, и эта картина явственно всплывает в памяти. Те вечера были едва ли не последними мирными минутами в моей жизни.
Медленно, с нежной прихотливостью сна пожирателя гашиша, проходили дни в этом странном месте, но однажды вечером Скарсдейл объявил, что на следующее утро мы отправляемся в далекую твердыню Нильстрема. Мы провели весь день, проверяя вездеходы и загружая свежие припасы, в чем не было ничего неожиданного; все мы, однако, успели привыкнуть к здешней жизни и с ощущением чего-то наподобие шока осознавали, что вскоре будем сражаться с рычагами вездеходов и изнемогать от тропической жары.
Мир выделил нам в помощь одного из самых любопытных своих подданных, карлика Залора. Гном знал жителей Нильстрема и, что еще более важно, кочевые племена пустыни и, по мнению правителя, мог оказаться нам полезен в путешествии. Он собирался остаться в Нильстреме и вернуться в Зак с ежемесячным караваном, служившим торговым мостиком между этими двумя городами. Лично я не был впечатлен нашим проводником. У него были холодные глаза, остроконечная голова и толстые губы, свойственные его расе, а кроме того, как и все его соплеменники, он был начисто лишен чувства юмора.
Как ни странно, он прекрасно говорил по-английски и, в приложение к собственному, немного знал языки пустыни, так что, очевидно, являлся ценным дополнением к экспедиции. К моему сожалению, Скарсдейл сказал, что в течение первого дня карлик будет путешествовать в нашем вездеходе. У Скарсдейла была привычка, когда мы находились в пути, делить свое время между вездеходами; так он мог видеть, как каждый из нас управлял машиной и, что было еще более важно с его точки зрения, узнать, как мы справлялись с различными неизбежно возникавшими чрезвычайными ситуациями. Поэтому я испытал облегчение, узнав, что наш грозный профессор тоже будет на борту; управление машиной отнимало все мое внимание, и мне не нравилась мысль о том, что весь день над моим плечом будет нависать несколько зловещая фигура карлика.
То утро второй недели сентября, когда мы покинули Зак, было наполнено гулом ветра и ярким солнцем. Мир любезно согласился официально попрощаться с нами; я заснял его рукопожатия со Скарсдейлом и Ван Даммом и запечатлел для потомков другие исторические моменты. Угрюмые горожане, по своему обыкновению, отнеслись к этому событию, как и к нашему приезду, без всякого энтузиазма, и только несколько десятков человек, в основном чиновники и администраторы из дворца, явились проводить нас в неизвестность.
Они встали полукругом, когда вой моторов вездехода прорезал шум ветра, и подняли в торжественном прощании свои странные, трезубые жезлы власти. Машина Ван Дамма с развевающимися вымпелами шла первой, но лишь ради зрелища: в пути мой вездеход с проводником на борту должен был занять флагманскую позицию, а остальные — выстроиться в кильватере. Тем временем карлик Залор указал Ван Дамму общее направление; мы двигались на юг, но нам предстояло маневрировать и лавировать в огромной песчаной пустыне, чтобы избежать препятствий в виде определенных геологических формаций.
Наконец, когда три другие громадные машины с грохотом перевалили через гребень и направились к отдаленной точке, где земля переходила в буровато-серый песок, Скарсдейл выпрямился на трапе командирской машины номер один и с достоинством помахал рукой на прощание. Я запечатлел этот миг для официальных архивов, а затем последовал за профессором в вездеход. Залор, поднимавшийся передо мной, оступился на скользких металлических ступеньках. Что-то звякнуло у его ног. Я наклонился, поднял упавший предмет и протянул ему. Его темные глаза злобно глянули на меня, и он, не говоря ни слова, сунул предмет обратно в карман.
Я подошел к своему мягкому кожаному сиденью и стал ждать указаний профессора; тот уже связывался по рации с другими машинами, которые, как мы видели, шли в облаках пыли примерно в миле впереди нас. В эфире трещали помехи, время от времени профессор бормотал какие-то инструкции. Залор стоял у штурманского столика и разговаривал со Скарсдейлом.
Профессор тронул меня за плечо, и я посмотрел на подсвеченную карту на переборке, где пунктирно отмечалось наше продвижение. Залор вращал стрелку репитера, наводя мой компас на курс. Я отметил направление на север и свой истинный курс и потянул за рычаги, готовясь повернуть вездеход в нужном направлении. Скарсдейл включил мощные электродвигатели и кивнул мне. Я включил передачу, гусеницы с едва заметной дрожью пришли движение, и мы тронулись. Поднялась пыль, и я увидел в панорамном зеркале заднего вида, как мир и его свита стали медленно исчезать, словно их стирала песчаная губка.
Затем мы переползли через небольшой гребень, и башни Зака исчезли вдали. Далеко впереди три облака пыли, наши вездеходы-спутники, опускались, поднимались и покачивались, как корабли в море, преодолевая первые волны огромного моря песка. Я поправил перчатки, устроился поудобнее в кожаном кресле и выровнял стрелки компаса, пока Скарсдейл устанавливал истинный курс.
Я был так занят, что едва успел подумать о предмете, который выронил на трапе карлик. Хотя он так торопился спрятать предмет обратно, что чуть не выхватил его у меня из рук, я не мог не осознать его значения. Это был квадратный обломок древнего камня. Того типа камня, что уже был мне знаком. На нем были высечены полустертые непотребные иероглифы, подобные тем, что были найдены во время экспедиции Паттерсона в Антарктику — иероглифы, над расшифровкой которых профессор с таким тщанием трудился последние несколько лет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Ветровое стекло покрылось пылью, когда мой номер 1 лег на курс, и мы миновали три другие машины, послушно выстроившиеся за кормой. Было бы утомительно рассказывать обо всех происшествиях следующих дней. То были дни адской жары и песка; дни мучительных страданий в вездеходах. И все же, несмотря на эти трудности — мы отправлялись на отдых лишь в девять часов вечера, совершенно измученные после целого дня, проведенного за рулем раскачивающихся, встававших на дыбы машин, — экспедиция преодолела двести километров пекла за четыре дня.