— Я спросил не просто так, — пояснил Скарсдейл. — Вездеходы, разумеется, отправятся вместе с нами морским путем. На суше, по пути к цели, нам понадобится водитель для каждой машины. Это займет четырех человек из пяти. Пятый возьмет на себя обязанности повара и сменного водителя. Как видите, заняты будут все.
— Вы не собираетесь нанимать носильщиков? — спросил я.
Профессор отрицательно помотал головой.
— Через некоторое время вы узнаете причину. В Англии нам придется провести еще два месяца. Ван Дамм, как вы могли заметить, еще далеко не освоил управление, да и вы сами, я уверен, захотите овладеть им в совершенстве.
Я кивнул. После мне в голову пришла новая мысль.
— Раз уж я стал официальным фотографом экспедиции, не стоит ли запечатлеть эти приготовления? Камера у меня с собой, в машине, и я буду рад начать прямо сегодня.
Профессору мое предложение явно понравилось, но затем на его лице появилось озабоченное выражение. Он положил руку мне на плечо.
— Не сердитесь, дорогой мой, но я вынужден попросить вас соблюдать секретность, — сказал он.
— Не уверен, что понял вас правильно, — ответил я.
Профессор нажал на кнопку, загудели электрические моторы, и на передние окна надвинулись заслонки. Мы очутились в теплом маленьком мирке, полностью отрезанном от окружавших нас мокрых полей Суррея.
— Наш проект является совершенно секретным, — продолжал Скарсдейл. — Я прилагаю все усилия, чтобы он остался таковым. Если пресса пронюхает о нем, могут возникнуть неприятности в краях, куда мы держим путь. Поэтому вы можете показывать фотографии только мне и остальным участникам экспедиции.
Он выглядел настолько встревоженным, что я охотно пообещал ему хранить тайну и даже добавил, что готов оставить отснятые пленки и проявить их, когда вернусь в имение со всем своим оборудованием.
Кажется, это успокоило профессора — но, когда я направился за камерой, он остановил меня.
— Будет справедливо, Плоурайт, если до вашего отъезда я расскажу вам еще кое-что о нашем деле. Тогда моя совесть будет чиста.
Я заверил профессора, что уже принял решение и непременно отправлюсь с экспедицией в роли официального фотографа; но, если он желает поделиться со мной дополнительными сведениями о своих планах и подробней рассказать о задуманной экспедиции — я, конечно же, сохраню в секрете все, чем он сочтет нужным со мной поделиться.
В следующий час я был очень занят. Я сделал около семидесяти снимков, уделяя особое внимание специальному оборудованию, усовершенствованному Скарсдейлом и Ван Даммом. Я знал, что профессор это оценит. Самого профессора, вместе с нахмуренным Ван Даммом, я убедил попозировать мне на трапе одного из вездеходов. Затем я снова вышел под моросящий дождь и заснял удивительные маневры Ван Дамма в фруктовом саду. За Ван Даммом присматривал встревоженный Коллинс: профессор твердо приказал ему сообщать даже о раздавленной гусеницами груше.
После я вернулся в мастерскую, где сфотографировал Прескотта и Холдена за работой. К концу съемки я запечатлел довольно полную картину деятельности Большой северной экспедиции. Было уже пять часов дня. Пока еще остававшиеся таинственными приготовления моих товарищей так захватили меня, что я с радостью согласился на предложение профессора остаться на ночь.
У Коллинса имелась одна не совсем обычная обязанность: когда ученые бывали слишком заняты и не хотели отрываться от работы, он сервировал чай — со всей сопутствующей параферналией, как то серебряным чайником, тостами, оладьями и сконами — в прозаическом окружении мастерской. Ровно в пять Коллинс торжественно вышел во двор, толкая перед собой приспособление, похожее на тележку медсестер в больнице. Приспособление было снабжено откидной крышкой, защищавшей горячие деликатесы от дождя.
Вскоре я уже прихлебывал почти кипящий чай из чашки тонкого фарфора, сидя за штурманским столиком в вездеходе профессора, а тот с мрачноватым видом рассказывал, что может ждать нас впереди. Об опасности, грозящей нашему миру, он узнал много лет назад, в начале двадцатых, штудируя некоторые запретные книги. Лишь много позднее он связал прочитанное с надписями на каменных табличках, найденных в различных концах света, а затем и со странными событиями прошлогодней весны и движущимися огнями в небе. Их наблюдали практически по всему миру; как считал Скарсдейл, они были связаны с явлением, которое он называл Пришествием.
Именно на такую цепочку событий намекали кощунственные древние книги и запретные трактаты на арабском и древнееврейском, которые он изучал долгие годы и в чьи тайны наконец проник. Наиболее ценным, по его словам, оказался латинский том под названием «Этика Югора»; описанные в нем ключевые признаки и упоминание Магнетического Кольца, вращавшегося за самыми дальними солнцами вселенной, в конце концов привели профессора к определенным фактам, настолько невероятным и фантастическим, что Скарсдейл даже не осмеливался намекнуть на них в беседах с самыми знающими коллегами.