Старец рассказывал: «Мне была по душе Катунакская пустыня, и я молился о том, чтобы оказаться там и готовился к этому. Я хотел поселиться и подвизаться рядом со старцем Петром – мужем высокой духовной жизни. Однако произошло событие, вынудившее меня поехать не на Катунаки, а в Коницу. Однажды вечером после повечерия я удалился в свою келью и допоздна молился. Около одиннадцати часов прилег отдохнуть. В половине второго ночи меня разбудил стук в монастырское било, созывавший братию в храм на полунощницу. Я попытался встать, но не смог. Невидимая сила сковала меня, и я был не в силах пошевелиться. Я понял, что происходит что-то особенное. Я мог молиться, думать, но совсем не мог пошевелиться. Находясь в таком состоянии, я, как по телевизору, увидел с одной стороны Катунаки, а с другой – монастырь Стомион в Конице.
С сильным желанием устремил я глаза в сторону Катунак, и тогда некий голос ясно сказал мне: „Ты пойдешь не на Катунаки, а в монастырь Стомион“. Это был голос Пресвятой Богородицы».
Во время Гражданской войны отец Паисий (в то время Арсений) дал обет, что если Божия Матерь сохранит его на войне и поможет ему стать монахом, он поможет заново отстроить неподалеку от Кониц монастырь Стомион, который сожгли немцы, и три года там прослужит.
В августе 1958 года монах Паисий поселился на руинах сгоревшего монастыря Стомион и начал его восстановление, не имея на это ни денег, ни стройматериалов. Ему помогали, чем могли, жители Коницы и окрестных сел: приносили пожертвования, разбирали завалы. Все столярные работы Паисий привычно выполнял сам: стелил в храме полы, делал двери, окна.
Старец рассказывал: «Великое дело – вверить себя Богу! Когда я только пришел в монастырь Стомион, мне было негде жить. Вся обитель была завалена строительным мусором. Возле ограды я нашел один угол, маленько прикрыл его сверху и ночи проводил там сидя, потому что лежа я бы там не поместился. Мало-помалу все устроилось».
Однажды в монастырь Стомион зашел профессор археологии господин Дакарис, который пообещал прислать для пола в церкви белый мрамор. Он действительно привез в Коницу мраморные плиты, сгрузив их возле моста. Но никто из перевозчиков не хотел везти плиты на мулах к монастырю по горным тропам. Тогда монах Паисий взгромоздил две мраморных плиты себе на спину и понес их в Стомион. По дороге ему встретились прохожие, на чьи вопросы отец Паисий ответил: «Коницким жителям жалко своих мулов, поэтому я буду носить мрамор на себе». Тогда эти люди побежали в Коницу и подняли переполох: «Вы тут рассиживаетесь по кофейням, а отец Паисий таскает мрамор на собственной спине!» Быстро пригнали мулов – и тяжелые плиты подняли в монастырь Стомион, и теперь в монастырском храме пол покрыт белым мрамором. Стройку отец Паисий называл «заботами Марфы», но его волновало и другое: в это время он надумал поехать на Корфу и обрести мощи преподобного Арсения Каппадокийского. На Корфу жил его армейский друг Пантелис Дзекос. Получив разрешение у местного владыки, они вместе отправились на кладбище и раскопали могилу, где более тридцати лет назад был похоронен святой Арсений. Монах Паисий бережно омывал останки своего крестного преподобного Арсения вином и водой, обертывал их в чистые тряпочки и складывал в особый чемодан, чтобы удобно было перевозить. Он не сомневался, что его крестный будет прославлен в лике святых и его мощи нужно будет поместить в храме для всеобщего поклонения.
За то время, пока Паисия не было в Конице, в городке его детства многое изменилось. Например, он увидел, что многие православные греки стали семьями переходить в протестантизм, потому что всех привлекала экономическая поддержка из Америки местным протестантам. «Да я не только протестантом, но и евреем готов стать, потому что нахожусь в нужде», – признался ему один знакомый. Монах Паисий собрал обеспеченных горожан и призвал сообща организовать помощь бедным греческим семьям. В Конице его так теперь все и называли: «Монах».
Старец рассказывал: «Я думал тогда, что воля Божия была в том, чтобы я возродил обитель в Конице. Так я исполнял и обет, данный мной Божией Матери, когда был на войне. „Матерь Божия, – попросил я Ее тогда, – помоги мне стать монахом, а я буду три года работать и приведу в порядок Твою сгоревшую обитель“. Но, как стало ясно впоследствии, главной причиной того, что Пресвятая Богородица послала меня туда, была необходимость помочь восьмидесяти семьям, совратившимся в протестантство, вернуться в Православие».
Через три года, исполнив обет и передав все дела поселившейся в Стомионе братии, отец Паисий всем сказал, что уезжает на лечение, и отправился в пустыню, на святую гору Синай. Сначала он поселился на Синае в монастыре святой Екатерины. Художники-реставраторы, занимавшиеся восстановлением древнего монастыря, хорошо запомнили молодого афонского монаха Паисия (ему не было и сорока лет), который помогал им в столярных работах, умел делать иконостасы и искусно вырезать из дерева небольшие иконки пророка Моисея, получающего скрижали с заповедями. Иконы ручной работы монах отдавал в монастырь на продажу, их охотно покупали туристы, и получал за это немного денег. Монах Паисий часто просил знакомых таксистов, которые привозили в монастырь паломников, купить ему в Каире продукты, теплую одежду, лекарства, и относил все это в станы бедных бедуинов-кочевников, как он их называл – своим «бедуинчикам».
Старец рассказывал: «На Синае на меня произвело впечатление вот что: бедуины не имеют, несчастные, ничего для приношения Богу. И что же они делают: подбирают камушек, который чуть-чуть отличается от других – во-о-от такой малюсенький или, если найдут где-нибудь в расселине два-три листочка, кладут это на тот камень, в который Моисей ударил жезлом и истекла вода, и оставляют свое приношение там. А матери, кормящие грудью, идут туда и выдавливают на этот камень несколько капель, помышляя: „Да даст мне Бог молоко для кормления моих детей…“ Что, Богу все это нужно? Нет, не нужно, но Бог помогает, видя благое сердце, благое произволение».
Взяв благословение вести жизнь пустынника, отец Паисий ушел выше в горы и поселился в пещере святых Галактиона и Епистимии, состоящей из маленького храма и при нем крошечной кельи. Все хозяйство монаха-аскета составляла одна консервная банка, в которой он варил и кашу, и чай, одна ложка и одна майка. Чтобы избавиться от назойливых туристов, отец Паисий масляной краской нарисовал по дороге в пещеру на скалах знак опасности – череп и кости, а вход в свое жилище завалил колючими ветками.
По воскресеньям он спускался на службу в монастырь, где за ним осталась келья в башне, а затем снова шел в пещеру, чтобы в уединении творить Иисусову молитву и в полном безмолвии заниматься рукоделием.
Старец рассказывал: «На Синае, в келье святой Епистимии, где я жил, воды было совсем чуть-чуть. В одной пещере, примерно в двадцати метрах от кельи, из расселины в скале по капле сочилась вода. Я сделал маленький водосборник и набирал по три литра воды в сутки. Приходя за водой, я подставлял железную банку и, пока она наполнялась, читал акафист Пресвятой Богородице. Я немножко смачивал голову, только лоб, это помогало мне, так посоветовал один врач, набирал немного воды для питья, в отдельную баночку набирал немного воды для мышек и птичек, живших при моей келье. Для стирки и прочих нужд я использовал ту же самую воду из пещеры. Какую же радость, какое благодарение испытывал я за ту немногую воду, которую имел!»
Паисий хотел бы до конца своих дней жить такой жизнью, но помешало состояние здоровья. Поселившись высоко в горах, он стал не только задыхаться, но еще и мучиться постоянными головными болями.
«Однако вижу, что Бог спускает меня все ниже и ниже. Сейчас, уже целую неделю я нахожусь в монастыре, потому что у меня открылась астма. Исихастирий святых Галактиона и Епистимии расположен на высоте 2000 метров, и поэтому там я страшно мучился, – писал отец Паисий в письме от 1 марта 1964 года. – Несмотря на то, что я принуждал себя остаться там, наверху, это оказалось невозможным: у меня останавливалось дыхание». Он вернулся на Святую Гору Афон и поселился в каливе в Иверском скиту, где имелось все необходимое для монашеской жизни: маленькая церковь, посвященная святым Архангелам, участок с несколькими масличными деревьями, колодец, огород.
Отцу Паисию все-таки пришлось пройти медицинское обследование, и врачи диагностировали серьезную болезнь легких – бронхоэктаз, которая потребовала операции. Его прооперировали в Центре легочных заболеваний Северной Греции, удалили почти все левое легкое и два ребра. Именно здесь в 1966 году отец Паисий познакомился с девушками-христианками, которые навещали его в больнице, сдали кровь, необходимую во время операции, и поделились желанием найти какое-то подходящее место для монашеской жизни. Благодаря этой встрече появился монастырь святого Иоанна Богослова в Суроти, недалеко от Салоник.
После операции врачи рекомендовали отцу Паисию сменить климат и переселиться из Иверского скита в более сухое место. По благословению своего духовника, отца Тихона, летом 1967 года Паисий перешел в каливу на Кантунаки на Афоне. В уединении он занимался рукоделием – вырезал на кипарисовых дощечках распятия с предстоящими Божией Матерью и святым Иоанном Богословом или делал небольшие прессованные иконки на станке, и этим зарабатывал себе на пропитание.
Вскоре насельники Иверского скита иеромонахи Василий и Георгий решили возродить монашескую жизнь в монастыре Ставроникита, где не хватало братии, и отец Паисий вызвался им помочь, перешел в Ставроникитскую обитель. Духовником Паисия был русский подвижник отец Тихон, который 11 января 1966 года в Ставроникитской каливе Честного Креста посвятил его в великую схиму. После смерти отца Тихона Паисий переселился в каливу Честного Креста, где прежде жил, а теперь был похоронен его старец-духовник.
Все чаще к отцу Паисию, как к опытному афонскому монаху, обращались за советами люди, приезжающие со всего света на Святую Гору Афон за советами в духовной жизни. Одно время отец Паисий по многу часов писал ответы на письма, опущенные в почтовый ящик его каливы, но примерно с 1977 года перестал это делать, за исключением редких случаев. И объяснял это так: дело монаха – по-монашески жить и молиться за всех людей в мире.
В каливе Честного Креста отец Паисий прожил одиннадцать лет. Помимо постоянных поездок в женский монастырь в Суроти, за эти годы у него было два больших путешествия – на родину в Фарасы и в Австралию.