Чтобы быть похожим на Христа, Арсений выучился ремеслу плотника и после окончания школы открыл в городке столярную мастерскую. Юноша делал из дерева окна, двери, стелил полы, научился искусной резьбе по дереву. Гробы для соседей Арсений изготавливал бесплатно, из сочувствия к чужому горю.
В 1945 году Арсений Эзнепидис был призван на службу в армию. Его отправили в учебную часть для получения воинской специальности радиста в городе Агринионе. В армии безропотного юношу прозвали «вечной жертвой», «Венедиктом» (так звали известного в тех краях священника-проповедника) и «уборщицей» – он вечно за кого-нибудь дежурил, драил полы, с готовностью выполнял за других самую трудную и грязную работу.
Старец рассказывал: «Из распоряжения части я не выходил, другие пользовались этим и свалили всю работу на меня. Мне приходилось выполнять работу всего взвода. Целая куча позывных, реле стучит без остановки… Я превратился тогда в развалюху. Какое-то время у меня держалась температура тридцать девять и пять, и я никому об этом не говорил. Но потом от перенапряжения свалился, потерял сознание. Меня бросили на носилки, и я слышал голоса сослуживцев: „Ну что, Венедикт, поехали на капремонт, сейчас мы тебя отнесем на носилках туда, где чинят старые автомобили». И они отнесли меня в госпиталь“.
Когда в 1946 году в Греции начался второй этап Гражданской войны, полубатальон, в котором служил Арсений Эзнепидис, оказался задействован в военных операциях. Вот тогда-то сослуживцы и оценили в полной мере жертвенную натуру «Венедикта», который готов был отдать за товарищей свою жизнь. Арсений спрашивал у сослуживца: «Какая у тебя семья?», и если тот говорил, что женат, имеет детей, просил у командования послать его вместо семьянина на опасную операцию. «У меня нет детей, и тогда меня хотя бы не будет мучить совесть, что его дети остались сиротами», – говорил он в дежурной части.
Старец рассказывал: «Однажды на гражданской войне маневр мятежников отрезал нас от остальных сил за одной деревней. Солдаты собирались бросать жребий о том, кому идти в деревню за продовольствием. „Я пойду“, – сказал я. Если бы пошел кто-то неопытный и невнимательный, его могли бы убить, и меня потом мучила бы совесть… К тому же я постился и был на голодный желудок».
Отправляясь на военные действия, Арсений молился о том, чтобы ему не пришлось убивать людей. Казалось, на войне это невозможно, но как раз специальность радиста позволяла ему, участвуя в боевых действиях, не брать в руки оружие. Став монахом, он часто будет вспоминать о своем опыте радиста и сравнивать молитву с «промежуточной радиостанцией» между человеком, просящим о помощи, и Богом.
Старец рассказывал: «Помню, проснулся однажды ночью. Все спали, а наши палатки завалил снег. Я вылез из палатки, схватил рацию и начал вытряхивать из нее снег. Смотрю: работает. Побежал к командиру и рассказал о том, что творится. В ту ночь я мотыгой откопал из снега двадцать шесть обмороженных». Откапывая всю ночь из снега товарищей, Арсений и сам сильно обморозил ноги («целые куски мяса отделялись, подобно древесной коре») и, попав в госпиталь, едва избежал ампутации.
В марте 1950 года Арсений Эзнепидис был уволен в запас. Он навестил родителей, семью и прямо в военной форме отправился на Святую Гору Афон, чтобы осуществить свою давнюю мечту – стать монахом.
На Афоне Арсений обошел много скитов и келий в поисках опытного старца, который стал бы его наставником в духовной жизни, но не успел определиться. Неожиданно он получил письмо от отца, который просил его вернуться: старший брат женился, отцу требовалась помощь, чтобы обеспечивать большую семью. Арсений вернулся в Коницы и снова стал плотничать, помогать отцу в крестьянских работах. В городке юношу любили: многим семьям, которые потеряли на войне близких, он безвозмездно делал окна и двери. Но жениться Арсений не собирался и все так же говорил, что хочет стать монахом. Он даже внешне стал похож на монаха: отпустил бороду, был молчалив и говорил, если только его о чем-то спрашивали, и даже построил себе за городом на обрыве маленькую хижину, где часто от всех уединялся.
Примерно через три года Арсений увидел, что по отношению к семье его долг выполнен: братья и сестры подросли, младшей сестре он лично купил швейную машинку и собрал хорошее приданое – пятьдесят золотых монет.
В марте 1953 года Арсений снова отправился на Афон и стал послушником в общежительном монастыре Эсфигмен. Сначала помогал в трапезной и пекарне, а когда узнали, что он хорошо владеет плотницким ремеслом, получил послушание в столярной мастерской.
Через год, 27 марта 1954 года послушник Арсений принял рясофор (последняя ступень к монашескому постригу, когда послушник облачается в рясу) с именем Аверкий. Вскоре он получил благословение игумена на то, чтобы переселиться в более уединенное место, и нашел его в каливе старца Кирилла, который благословил его перейти в особножительный монастырь Филофей. В особножительных обителях на Афоне монахи собирались вместе на богослужения, а остальное время жили по своему усмотрению, сами заботились об одежде и пропитании. В монастырях такого типа монахи получали за послушания продукты и немного денег.
В монастыре Филофей инок Аверкий не отказывался ни от какой работы: был плотником, месил тесто на кухне, раздавал братьям продукты и вино. Со временем он надеялся переселиться в пустыню, жить там под началом какого-нибудь афонского старца и потихоньку готовил себя к жизни подвижника.
Старец рассказывал: «В келье вместо подушки у меня был обрубок каштанового пенька. Вместо кровати – две доски с пустым местом посредине, чтобы позвоночник не прикасался к доскам и не нагревался. Каждый день я постился до девятого часа (на Афоне принято византийское время, девятый час приходится на 15.00). Кроме этого, старался много дней подряд есть какой-то один вид овощей, например, одни помидоры, один латук, одну капусту, до тех пор, пока эта пища не надоедала, так что я ел ее уже без желания. Каждую ночь я совершал бдение. Спал немного».
На войне инок Аверкий сильно подорвал здоровье. В монастыре Филофей его состояние резко ухудшилось: он стал задыхаться, не мог подниматься в гору. Монастырские старцы отправили его в Коницу, чтобы он прошел в больнице обследование и лечение. Но инок Аверкий не захотел лечь в больницу и даже не счел для себя возможным поселиться в родительском доме, считая, что монахи должны держаться вдали от родных. Он поселился в той самой отдаленной часовне святой Варвары, где в детстве ему было явление Христа, и жил в ней как монах-аскет: спал на каменном полу, почти ничего не ел и кашлял все сильнее. Так продолжалось до тех пор, пока в часовню случайно не зашла его знакомая по детским годам, Екатерина Патера, приехавшая на родину в отпуск проведать пожилую мать. Она уговорила инока Аверкия поселиться у них в доме в свободной комнате и все-таки взяться за лечение. Монах-отшельник согласился и постепенно стал поправляться: теперь его навещали врачи, родная сестра приходила делать ему уколы.
Вскоре инок Аверкий смог вернуться на Афон, где 3 марта 1957 года был пострижен в мантию и переименован в Паисия – в честь митрополита Кесарийского Паисия II, который тоже был родом из Фарас.
После пострига отец Паисий послал матери свою фотографию в черном облачении, написав на обратной стороне стихотворение собственного сочинения. Оно заканчивалось словами:
Отец Паисий был очень привязан к родным и после монашеского пострига взял на себя новый подвиг, потруднее, чем ходить по острым камням – он решил «разомкнуть звенья кровных уз» с семьей. В его стихотворном обращении к матери было как раз об этом:
Став монахом, он говорил: «Я чувствую ко всем людям точно такую же любовь, какую я имел к своим родным. Сейчас людей всего мира я ощущаю братьями и сестрами». Или еще короче: «У монаха семья – все люди».
Живя в монастыре Филофей, отец Паисий по-прежнему стремился в пустыню и обдумывал, в какое место ему лучше переселиться.
ebooksa