Желание убивать. Как мыслят и действуют самые жестокие люди

22
18
20
22
24
26
28
30

— Привет, Энн, как дела? — осведомился Хэйзелвуд.

— Нормально. Только вошла, собираюсь…

— Отлично. Слушай, вот какую информацию о поведении преступника во время нападения тебе нужно получить от жертв. Это будет важно, когда мы приступим к его психологическому портрету.

— То есть? Ты считаешь, что профайлинг в делах об изнасилованиях отличается от профайлинга в делах об убийствах на сексуальной почве?

Хэйзелвуд был настолько сосредоточен на том, что хотел мне сказать, что проигнорировал мой вопрос и просто продолжил говорить. Такое с ним бывало — он как будто зацикливался исключительно на собственных мыслях. Но я знала, что рано или поздно он вернется к заданному вопросу. Поэтому продолжила внимательно слушать.

— Я считаю, что здесь мы должны действовать в три этапа, — сказал он. — На первом — получить от жертвы сведения о поведении насильника. На втором — проанализировать это поведение, для того чтобы определить основной мотив нападения. А на третьем — описать характерные особенности личности преступника с учетом мотивационных факторов его поведения.

Затем Хэйзелвуд продиктовал целый ряд вопросов, которые мне нужно было задать. Некоторые касались поведения преступника, например: «Как ему удалось попасть к жертве? Как он установил контроль? Как реагировал на страдания жертвы?» Другие касались процесса его взаимодействия с жертвой: «Заставлял ли он ее говорить? К каким сексуальным действиям принуждал? Делала ли она что-либо, чтобы изменить настрой преступника?» Некоторые вопросы преследовали цель узнать побольше о характерных особенностях преступника, например: «Есть ли у него какие-либо нарушения половой функции? Предпринимал ли он какие-то меры предосторожности во избежание разоблачения? Взял ли он что-либо с места преступления или, может быть, оставил что-то?»

Было очевидно, что в этом деле Хэйзелвуд придерживается особого подхода. Он явно придавал суждениям пострадавших больше значения, чем результатам анализа места преступления и полицейских рапортов. Но пока я не понимала, почему он так решил и как, по его мысли, это должно повлиять на процесс профайлинга. Мне лишь пришло в голову, что Хэйзелвуд краем уха услышал что-то сказанное мной на лекции по виктимологии, заинтересовался и захотел самостоятельно проверить теорию практикой.

В этой командировке я встретилась с пятью жертвами. Все они были сильно напуганы и подавлены, особенно те, кто подвергся насилию на глазах у близких. Но каждая из них постаралась как можно более подробно обсудить со мной пережитое. У всех были налицо признаки синдрома травмы сексуального насилия. Они рассказывали о чувстве оцепенения и внутренней опустошенности. Женщины откровенно говорили о постоянных проблемах с пищеварением, кошмарах, в которых их снова насиловали, и ужасе перед возможным заражением СПИДом. Они испытывали панику в тесных пространствах, их страшила темная одежда, они постоянно волновались по поводу возвращения насильника. И всех волновало то, как они теперь будут общаться со своими родными и друзьями.

* * *

Примерно через неделю я принимала участие в разработке формального психологического портрета «Насильника в лыжной маске» группой сотрудников во главе с Хэйзелвудом. Мы углубились в изучение полицейских рапортов, фотографий с мест преступления и обсуждали мотивы и модель поведения преступника. Хэйзелвуд попросил меня разъяснить контекст отдельных утверждений жертв, с которыми я пообщалась, потому что даже опытным сотрудникам приходилось преодолевать собственные предрассудки.

Процесс шел в уже ставшем стандартным порядке, но под конец Хэйзелвуд не стал собирать всю информацию для последующего написания психологического портрета им самим. Вместо этого он предложил собравшимся сделать это коллективно. Он особо подчеркнул, что наше мнение следует разделить на две отдельные части.

Основу первой части составил наш обычный подход к профайлингу с описанием вероятных характерных черт преступника исходя из демографических данных, биографии и личностных особенностей. Мы уже неплохо поднаторели в этой работе и достаточно быстро облекли наши соображения в письменную форму.

Так как «Насильник в лыжной маске» безнаказанно орудовал уже достаточно долго, мы могли с высокой степенью вероятности утверждать, что это мужчина в возрасте около тридцати лет, никогда не состоявший в браке. Властность его поведения указывает на то, что он самоуверен и считает себя альфа-самцом. Это явный перфекционист, который никогда не забывает незаметно перерезать телефонные провода, прежде чем вломиться в дом. Исходя из этого понимания, мы охарактеризовали его как человека в хорошей физической форме, который любит спорт, следит за своей внешностью и, по всей вероятности, подчеркивает свою маскулинность[24] стилем одежды и эффектным автомобилем. Умение действовать скрытно и частота перемещений между штатами указывают на наличие образования и опыт армейской службы, скорее всего за рубежом.

Во второй части мы делали акцент на индивидуальных психологических особенностях «Насильника в лыжной маске». Это было намного сложнее. У нас возникли трудности с отнесением его к какому-то из уже известных психотипов. В первую очередь потому, что характер его преступлений постоянно менялся. Тогда мы сопоставили фактуру дела с материалами исследования серийных убийц и обрисовали преступника как человека в процессе перехода от властно-ассертивного поведения[25] к ярости и эскалации агрессии, характерного для озлобленных насильников. Важной частью ритуала преступника становится насилие как источник наслаждения, а не средство подавления сопротивления жертвы. Наконец, налицо и признаки возрастания агрессивности. «Насильник в лыжной маске» становится все более опасным, уверенным и склонным к садизму. Он совершенствует свой способ совершения преступлений, постепенно приближаясь к идеалу, выстроенному самим собой. И он явно все больше поддается своим кровожадным искушениям.

* * *

Хэйзелвуд разослал этот психологический портрет по полицейским управлениям местностей, в которых орудовал насильник, и предупредил о необходимости установить наблюдение за всеми, кто соответствует этому описанию. В октябре того же года полицейский из городка Гонсалес, расположенного в окрестностях Батон-Руж, совершал привычный объезд по своему району и обратил внимание на незнакомый автомобиль. Это был ярко-красный Pontiac Trans Am. Спустя несколько часов в полицию поступил сигнал из этого района. В одном из домов произошло вооруженное нападение на трех женщин. На голове у мужчины была лыжная маска. Он связал женщин, а потом по очереди их изнасиловал, заставляя остальных смотреть на это. Затем преступник ограбил женщин, сел в автомобиль, принадлежавший одной из них, и скрылся в темноте.

Услышав сообщение об этом в своей рации, полицейский из Гонсалеса по наитию поехал к месту, где заметил подозрительный автомобиль. Но красный Pontiac исчез, а вместо него была припаркована угнанная машина одной из потерпевших. Там же полицейский обнаружил пару выброшенных перчаток. Они точно соответствовали описанию, которое дали потерпевшие в своих заявлениях.

Полиция отреагировала очень быстро: выпустила разыскную ориентировку на красный Pontiac Trans Am и при следующей встрече с этой машиной пробила регистрационный номер и установила владельца. Им оказался 31-летний Джон Барри Саймонис. В конце января на выходе из круглосуточного магазина его арестовали. Задержание Саймониса положило конец трехлетнему разгулу насилия, который затронул двенадцать штатов, от Флориды до Мичигана и от Луизианы до Калифорнии. В общей сложности на счету Саймониса было восемьдесят одно преступление.

Созданный нами психологический портрет «Насильника в лыжной маске» был абсолютно точен и в том, что касалось подробностей, и в объекте внимания как таковом. В свое время Саймонис был нападающим юношеской футбольной сборной штата Луизиана, а с 1973 по 1977 год служил в армии. Его комплексный показатель умственного развития составлял 128 при среднем уровне в 90–110. Он поддерживал хорошую спортивную форму. Но у него было тяжелое детство, в котором Саймонис, предположительно, был очевидцем растления сестры собственным отцом. Отсюда его одержимость яростной злобой по отношению к женщинам, поскольку нападения имели целью унизить, опозорить и оскорбить жертв, а это является определяющим в поведении озлобленного насильника. Притом что его изобличение, бесспорно, имело важное значение само по себе, оно еще и предоставило нам возможность лучше разобраться в мотивах и эволюции моделей поведения сексуального маньяка, на счету которого было такое количество преступлений. Саймонис представлял собой идеальный объект для изучения благодаря его самоуверенности, желанию принимать ответственность за свои преступления и привычке хвастаться содеянным для самоутверждения. Его стремление произвести впечатление на окружающих насильственными средствами было, бесспорно, глубоко отвратительным. Но вместе с тем оно было полезным для целей нашего исследования криминальной личности. Саймонис жаждал говорить. Он допускал в свою голову других людей, чтобы на виду у них мысленно воссоздавать самые яркие эпизоды проявления своей жестокости. Вуайеризм и принуждение окружающих к наблюдению за самыми откровенными подробностями были одной из фундаментальных составляющих устройства сознания Саймониса. Но и это тоже было нам на руку. Мы могли воспользоваться его одержимостью контролем и чувством собственного величия, чтобы получить еще более глубокое и точное представление о серийных преступниках, чем ранее. Саймонис был конкретным примером развития образа мыслей и моделей поведения серийного убийцы.

Чтобы получить максимально полное представление о случае «Насильника в лыжной маске», мы решили получить дополнительные данные как в плане профайлинга, так и в виктимологии. Решено было, что Хэйзелвуд и Лэннинг допросят Саймониса под запись, а я встречусь с его жертвами, чтобы дополнить портрет преступника их свидетельствами. В сущности, мы хотели сравнить рассказ насильника с впечатлениями его жертв. Понимание восприятия обеих сторон позволит нам уяснить, каким образом изменяются и эволюционируют модели поведения серийного преступника. И мы сможем оценивать темпы нарастания ожесточенности насильственных действий вплоть до совершения убийства. Но для полноценного представления о триггерах каждого этапа эскалации поведения серийного преступника нам требовались версии обеих сторон.

Для сотрудников ФБР не было проблем организовать тюремное интервью с осужденным. Нужно было лишь выбрать метод ведения разговора. В арсенале бюро несколько подходов к проведению допроса: это и методика Рила, в которой для получения добровольного признания используются элементарные психологические приемы. И когнитивный метод, в котором поток воспоминаний допрашиваемых направляют с помощью открытых и уточняющих вопросов. Использовался и кинетический метод, который опирается на создание давящей и стрессовой обстановки с целью оценки реакций допрашиваемого. Но Саймонис — особый случай. Он хотел говорить. Поэтому Хэйзелвуд и Лэннинг решили не мудрить и применить нарочито следовательский подход. Это позволяло свести к минимуму эмоции и вести предельно неприукрашенный разговор. Кроме того, в качестве своего рода контрольного параметра они решили задать несколько вопросов-ловушек, ответы на которые уже были им известны. Беседа — это информация. Она должна быть правдивой и искренней, иначе появляется риск искажения результатов и превращения всего мероприятия в пустую трату времени.