Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы

Катя. Не говорить со мной об этом.

Ваганов. Хорошо. Трудно не говорить об этом, по хорошо, не буду. Сиди, работай, я сейчас уйду. Я ведь только так, на всякий случай спросил про театр – вдруг ты передумала. А зашел потому, что у меня есть для тебя новость. Тебе письмо от Алексея. На мой адрес.

Катя. На твой адрес?

Ваганов. Да, на мой адрес. Как видишь, он решил раньше, чем ты. Вот оно.

Катя, торопливо вскрыв конверт, начинает читать письмо. Постепенно лицо ее становится спокойнее.

(Наблюдая за нею.) Ну, что там? Что он пишет? Все в порядке?

Катя. Да, кажется, в порядке… Пишет, что раньше был на передовых, а теперь попал в тыл – жив, здоров…

Свет постепенно гаснет. В темноте слышны далекие разрывы. Свет снова загорается, но левая и правая части сцены остаются в полумраке. Посредине задняя стена комнаты исчезла. Там, где она была, теперь виден кусок выжженной солнцем степи. Вдалеке – синие холмы, и над ними ярко-красный закат. Большая госпитальная палатка, в отдалении виднеется еще несколько. В землю вкопан столбик с умывальником. Марков пишет, положив на колени планшет. У него перевязана голова. Капитан – человек лет тридцати, с правой рукой на перевязи, ходит, поглядывая на Маркова. За брезентовым оконным переплетом видна белая шапочка врача, сидящего внутри палатки.

Капитан. Пиши – дочке трофейную куклу привезу. (Вытаскивает из кармана пеструю куколку на шнурке.) Доктор, хороша кукла, а?

Врач (из окна). Ничего.

Капитан. С их штабной машины снял. На заднем стекле болталась. Говорят, самураи на счастье этих кукол вешают. Вроде амулета. На счастье! А она – вот она! Не помогла!

Марков. Ладно, диктуй.

Капитан. Сейчас. Так. Значит, про куклу написал… А хорошо корреспондент сделал, что за письмами заехал. Хороший парень. Да?

Марков. Хороший, хороший. Ты диктуй, а то не успеешь.

Капитан. Он куда пошел-то?

Марков. За папиросами на дорогу. Диктуй, а то брошу.

Капитан. Значит, про куклу написал. Черт его знает, но умею я – письма. Когда увидишь, то откуда слова берутся. А начнешь писать: люблю, целую – и все. Хоть бы ты посоветовал.

Марков. Плохой я советчик, капитан. Мне на мои письма и то не отвечают.

Капитан А сам виноват. Не надо врать: мол, извините за почерк тороплюсь, нахожусь в глубоком тылу и все в порядке. А ты чем врать, все, как тогда было, описал бы. Что ранен, что в госпитале лежишь, сто страниц бы накорябал, да руки еще от слабости не действуют как положено. В два счета ответила бы!

Марков. Хорошо говоришь, капитан, но нельзя мне было этого написать ей.