Глоба. Мне Иван Никитич наказал: в глаза тебе посмотреть и сказать, если вместе помирать будем, одно слово.
Валя. Какое слово?
Глоба. Что любит он тебя, просил сказать. Вот и все. Больше ничего.
Валя. Правда?
Глоба. Что ж, разве я перед смертью неправду тебе скажу?
Совсем близко выстрелы. Дверь с треском открывается, вбегают Краузе и солдат с автоматом.
Краузе. Все в камеру!
Глоба (обняв Валю за плечи). Пойдем!
Глоба и Валя проходят в камеру.
Краузе. Быстрей! (Семенову.) Ты!
Семенов (бросаясь к нему). Господни Краузе… я же ваш. Вы же знаете. Меня нарочно сюда…
Краузе (отпихивает его сапогом). В камеру!
Семенов. Подождите! Я должен вам сказать очень важное.
Краузе. Ну, быстрей!
Семенов. Этот человек, он – их. Он все лгал.
Краузе. Теперь нам все равно. В камеру.
Семенов (хватает его за руку). Господин Краузе, позовите господина капитана! Я сам позову! (Бросается к наружной двери.)
Когда он оказывается на пороге ее, Краузе стреляет ему в спину. За дверью слышно падение тела.
Краузе (солдату). Ну!
Солдат, подойдя к двери камеры, выпускает внутрь камеры автоматную очередь. Из камеры слышен голос Глобы, поющий: «Соловей, соловей-пташечка, канареечка жалобно поет… Эх, раз и два…»