— Страх понял, что он убивает сначала Надежду, а затем сам себя. — Закончил торжественно Стас и обвел вопросительным взглядом притихшую публику.
— А что с Надеждой? — спросил кто-то из глубины палатки тихо.
— Живет и здравствует. Она всегда приходит туда, откуда уходит Страх.
Ночью, когда Аида и Олег остались наедине (если не считать крепко уснувшего Тимофея), между ними разразилась первая ссора. Тихая, полушепотом, но все-таки ссора.
— Он нес какую-то чушь, — категорично заявил Олег, едва они вползли в палатку и застегнули полог.
— Если ты про Стаса, то он сочинил очень трогательную сказку.
— Он нес какую-то чушь, — упрямо повторил муж, и добавил:
— А вы все смотрели ему в рот и боялись дышать. Это было смешно.
— Чего ты завелся? — попыталась успокоить его Аида.
— А ты…. Ты смотришь на него так, — Олегу не терпелось высказать накопившуюся обиду. Вечер сказок был последней каплей, которая прорвала эту хлипкую стену молчания. — Неприлично смотришь.
— Что ты имеешь в виду? — Аида ещё пыталась сделать вид, что не понимает, о чем речь. Конечно, говорить было не о чем, ничего не произошло и навряд ли произойдет, но почему же ей тогда так неловко и виновато? Что она сделала такого ужасного? — На кого я как-то по-особенному смотрю?
— Ты знаешь, — не оставил ей лазеек для того, чтобы избежать этого разговора, Олег. — О сказочнике вашем. О Стасе. Он явно нравится тебе. Как мужчина.
Аида подумала про себя, что эта минута ревности ей сразу же до чертиков надоела, и решительно произнесла:
— Прекрати придираться к нему. Стас замечательный человек, и смотрю я на него только как на замечательного человека. Ничего более.
— Ну, и целуйся тогда со своим Стасом, раз он такой замечательный, — как-то совсем по-детски пробормотал Олег, и Аида поняла, что никогда и ни за что он не позволит ей сделать это.
Они ещё поворочались обиженно, каждый о своем, вслушиваясь в шум ливня, который становился все сильнее и настойчивее, и заснули. А утром их разбудил неожиданный и очень неприятный сюрприз.
— Сбор, общий сбор, — раздавался с поляны голос Стаса, и он звучал как-то непривычно тревожно, настолько, что все тут же и выскочили из палаток.
— Нужно собираться ребята, — сказал Стас, прислушиваясь к странному отдаленному треску в тишине. Треск шел с соседнего склона, чуть сбоку, но уже явно нарастал, приближаясь. — И собираться срочно. Сматываемся немедленно. Мне это все очень не нравится.
Все кинулись к палаткам, скользя на мокрой траве, и ругаясь на разъезжающуюся под ногами хлябь. Кидали в сумки и рюкзаки свои и детские вещи, снимали посуду с костровища, выдергивали колья, на которых крепились временные пристанища. Все это происходило как-то очень рвано и быстро, словно в старом немом кино, где пленка прыгает и рвется. Серый, нависший угрозой день придавал ещё большее ощущение того, что кино — это, действительно, черно-белое. Аида неожиданно и жутко словно впала в какой-то транс, она просто стояла и смотрела это странное кино, не двигаясь с места.
— Да помоги ты мне, — крикнул зло на неё Олег, и сунул в руки Тимошку, который мешал ему упаковывать вещи и остатки еды. Аида все понимала, но почему-то не могла пошевелиться даже тогда, когда мальчик как-то вывернулся и скатился с её рук на землю.