– Тот приятель тоже, должно быть, любит яркие краски.
И, сказав это, он быстро удалился.
Неприятно задетая, Ядвига ещё не считала себя в проигрыше, лицо её горело нетерпением, она видела, что граф Альберт как-то очень хорошо и доверчиво казался тут поставленным; поэтому она кивнула ему, и экономист поспешил на приказ с великой радостью на лице.
– Мой граф, – сказала ему Ядвига, – я вижу, что у тебя тут лучшие отношения, нежели я ожидала, смилуйся, помоги мне в деле этого несчастного Кароля Глинского.
Граф Альберт с весёлого стал вдруг каким-то очень обеспокоенным.
– Вижу, – добавила Ядвига, – что с молодыми ты в хороших отношениях, смилуйся использовать своё влияние, спаси его, всю жизнь благодарна тебе буду… всю жизнь… – сказала она с глубоким чувством.
– Я сделал бы это с превеликим удовольствием, – отвечал тихо Альберт, – но позволишь мне, пани, быть искренним?
– Мне кажется, что эту добродетель моим примером я прививаю в друзьях, – шепнула Ядвига.
– Поэтому, пани, не обидишься, когда скажу, что не знаю точно почему, увидев вас, в салоне начали минутой назад говорить о пане Кароле.
Ядвига покраснела.
– Не удивляюсь, не гневаюсь на это, не скрываю вовсе искренней и живой приязни к нему, но что же тогда говорили?
– Я не хотел бы вас смутить, говорили именно таким образом, что отсюда никакой помощи и сочувствия ожидать нельзя.
– Ты в этом уверен? – спросила, вставая со стула Ядвига.
– Совершенно… это есть несокрушимые предупреждения, но… так…
– Своей искренностью, пан, ты оказал мне настоящую услугу, – воскликнула она живо, – искренность за искренность, я скажу тебе, что никогда бы сюда не пришла, если бы не имела надежды собственной жертвой унижения купить свободу друга; ты избавляешь меня, пан, от великой и напрасной неприятности, забираю тётку, немедленно уезжаю и вздохну легче, когда почувствую себя на пороге того дома, окружённого столькими жандармами и так заполненного мундирным товариществом.
– С позволения, – прервал Альберт, – ты не забывай, что эти люди безнаказанно не оскорбляются! Что, если не захотят помочь, то очень могут навредить. Знают уже, что ты интересуешься этим человеком, могут, поэтому, на нём отомстить за травму, какую иметь будут от тебя; как добрый приятель, рекомендую осторожность.
Ядвига вытянула ему руку и с чувством ответила:
– Благодарю; хорошо, что ты меня предостерёг, никогда не нужно забывать, что мало есть людей, кто бы, достигнув выше, отрёкся от людских страстей. Боже мой, – добавила она со вздохом, – как же больно с тем понятием, какое имеется о всяком превосходстве, смотреть им глаза в глаза, как же больно убеждаться, что в колоссальных фигурах большую роль играет высокий пьедестал, нежели сами фигуры. Впрочем, – она добросила через минуту, более свободный взгляд бросая по салону, – будь, граф, спокоен, не обижу никого, но уже не совершу этой ошибки, чтобы могла что-нибудь ожидать от этих людей. Гляди! – сказала она. – Если бы тебе для драмы понадобилась карикатура большого салона, рассудите, разве этот не мог бы служить тебе отличным образцом. Сразу видишь, как в плохом театре, кто тут играет роль силы, а кто имеет роль покорности. Как же отчётливо отделяется тут масло от воды, как легко рассчитать, кто правит, а кто служит! Смотри граф, что это за приплюснутые, подслащённые, засахаренные физиономии с одной, какое высокомерие и гордость с другой стороны! С каким угодничеством и поспешностью прислуживают эти паны этому индийскому божку!
Она прервала себя усмешкой, оборачиваясь к погрустневшему Альберту, и добавила:
– Признайся мне, что и этот длинный и худой, и тот толстый и надутый, отлично бы подошли для иллюстрации к «Махабхарате» Альберт был в очень неприятном положении, потому что, хоть видел много вещей в этом салоне, как панна Ядвига, однако же, иначе оценивал великого мужа, которого считал за истинного мессию Польши.