Никифор долго колебался, но, привязанный к своей вере и множеству обрядов, взятых из старого закона, такое имел отвращение и пренебрежение к окружающему солдатству, так желал освободиться и присоединиться к староверам, которые под прусской властью должны были искать свободы совести, что, ведомый надеждой, он пошёл с Томашком к его пани.
Разговор со старым солдатом был чрезвычайно труден для панны Ядвиги, не знала она русского, а солдат не знал польского. Томашек же, который служил переводчиком, кроме служебного языка, немного знал по-русски. Однако же, шло это косо, и, взяв Бога в помощь, Ядвига должна была изречь великое слово, что дело шло о побеге узника из цитадели и что выкупом должно было быть не только безопасное препровождение старовера за прусскую границу, но довольно значительная денежная сумма. Русский на это улыбнулся.
– Вы привыкли, – сказал он, – к тем, что берут деньги, но мы не из таких, у меня своих достаточно денег для моих братьев, а что мне они, когда свободы не имею, когда на грязную жизнь этих язычников смотреть должен? Деньги, – добавил он, – за людскую душу я не возьму, но за свободу дайте мне свободу.
Он изрёк это с такой серьёзностью, с таким чувством, что пання Ядвига почувствовала к нему уважение и пробудила в нём доверие. Уже впоследствии было легче договориться об остальном, но и старому Никифору предприятие показалось очень трудным. Он хорошо знал цитадель, все её переходы и входы, охрану и стражу, и по его словам, было только одно средство выйти – переодеться в солдатский мундир. Следовало, однако, так всё устроить, чтобы не скоро заметили побег. Выбрать подходящий час, благоприятствующие обстоятельства и проделать всё быстро и отважно.
Солдат также утверждал, что на один раз побег таким образом может удасться, и обещал всем управлять. Не было, однако, речи ни о дне, ни о подробностях, потому что сперва много приготовлений нужно было сделать. А сначала уведомить и приготовить Кароля. Достать паспорта, расставить коней, заказать укрытия для убегающих на случай яростной погони – всё это упало на одну Ядвигу, которая тут же, отправив обоих солдат, послала к приятелю Кароля.
Несмотря на страх, ибо в случае провала и солдаты, и узник, и те, что этому помогали, могли заплатить жизнью, Ядвига имела какое-то ободрение, что всё может удасться. Вечером пришёл позванный Млот. В салоне было ещё несколько особ, но панна Ядвига его ловко под причиной каких-то книжек отправила в другой конец салона. Её удивило то, что на лице молодого человека она заметила как бы тень какого-то холода и неуверенности.
Млот, как много ему подобных, всегда более богатых и связанных с аристократией, подумал. А так как недавно разошлась весть о пребывании панны Ядвиги в Брюловском дворце, он недоверчивым оком поглядел на панну Ядвигу. Вовсе не догадываясь об этом, она приступила прямо к делу.
– Я велела вас просить, – сказала она, – потому что мне нужна ваша помощь в очень важном деле.
Млот едва на устах мог сдержать вопрос, не думала ли она быть посредником между сторонниками движения и велопольчиками; он прикусил, однако, губы и молчал, но какая-то ироничная улыбка играла на его устах.
– Боюсь, как бы нас не подслушали, – говорила Ядвига, – делайте вид, что с любопытством просматриваете книжки, я тем временем буду говорить. Ты знаешь, пан, что я подруга Кароля, что люблю его, как брата, Кароль вам всем нужен, не правда ли?
Млот ещё недоверчиво, не догадываясь к чему это ведёт, склонил только потакающие голову.
– Нужно освободить Кароля, – говорила Ядвига, – не смейся, пан, я, действительно, слабая женщина, но у меня есть врождённая хитрость дочерей Евы; вот ещё раз прошу, не смейся, пан. Я уже приманила на свою сторону двоих солдат из отряда в цитадели, которые могут в этом помочь и способствовать побегу. Вещь неслыханно трудная, но из-за этого одного никто даже на мысль этого проекта напасть не может. Обоих солдат в награду этого самопожертвования нужно выкрасть за границу. Одному из них я обещала хозяйство где-нибудь на польской земле, но не под московской властью; другой москаль-старообрядец хочет попасть в Пруссию к более свободным своим братьям.
Она говорила это быстро, глядя якобы в какую-то книжку, словно самую банальную вещь. Млот едва верил своим ушам, стоял перед ней удивлённый и пристыженный, так что поначалу ответить даже не умел, кровь облила ему лицо, он хотел бы пасть к ногам этой женщины, которую так несправедливо подозревал. На глаза набежали слёзы, он схватил её руку и начал целовать, а Ядвига почувствовала упавшую на неё слезу. Только спустя мгновение он поднял голову, посмотрел, засмеялся и сказал:
– Вы – святая, мне не хватает слов, говорите, приказывайте, и хотя бы жизнь для вас мы не пожалеем.
– Но сперва освободим Кароля, – сказала она живо.
– Всё это сложится, – произнёс Млот, – об одной только вещи прошу: больше об этом никому ни слова. Солдат хотя бы в Китай безопасно перевезём. Я отнюдь не сомневаюсь в их доброй воле, но рад бы убедиться, отвечает ли рассудительность желаниям, хотел бы их увидеть.
– Ты думаешь, пан, отвечала Ядвига, – что они побояться и также хотели бы иметь дело с как можно меньшим количеством особ; но поскольку, пан, ты полностью на меня положиться не хочешь, когда они сюда придут в воскресенье, будь как-нибудь скрыт, чтобы выслушать разговор.
– Это, однако, странное стечение обстоятельств, – сказал через минуту молодой человек, – потому что мы как раз получили из цитадели некоторую ведомость, что бедному Каролю угрожает по крайней мере изгнание в Сибирь. Не знаю, откуда взялось это убеждение, что влияние Кароля было очень значительным. Его считают очень опасным и, хотя никакой вины ещё не нашли, за одни несколько книжек, которые у него забрали, собираются осудить или в солдаты или, по меньшей мере, на поселение в отдалённых губерниях.
У Ядвиги выступил на лице румянец беспокойства.
– Значит, нужно поспешить, – сказала она, – если у тебя есть какие-нибудь средства, старайся сначала договориться с ним, согласен ли он на побег.