Красная пара

22
18
20
22
24
26
28
30

Томашек заметил нескольких знакомых солдат и был вынужден скрыться в корчме, чтобы его не увидели. Поэтому Кароль один ходил за лошадьми и это его подвергло неприятной встрече.

В минуту, когда он возвращался в комнату корчмы, столкнулся на пороге с офицером поляком, который поначалу после его заключения, какое-то время бывал на страже в цитадели. По этой причине он обходил вместе с другими камеры узников, а когда они были один на один, пару раз дружески разговаривал с Каролем. Слишком ему в память врезалась физиономия узника, чтобы её теперь не узнал, очевидно, поражённый ею, задержался, на лице его отобразилось удивление, по устам пролетела улыбка. Кароль делал вид, что не узнаёт его, прошли мимо другу друга пару раз, пока офицер не подошёл к путник у.

– Или мне кажется, – сказал он ломаным русским языком, – вы номер четырнадцатый?

Кароль быстро посмотрел ему в глаза.

– Не понимаю, – сказал он, – но если бы так было?

– Если бы так было? – отпарировал офицер. – Я бы пожелал вам от всего сердца счастливого путешествия. А хотя мы незнакомы, может, и вы должны бы мне ответить подобным пожеланием, потому что, видите, и я не по службе еду, но также… ну, домой…

– Далеко? – спросил Кароль.

– Ха! В Белорусь, – ответил офицер.

– Пан Атоназий? – спросил Кароль потихоньку.

– Да. Мы не виделись в Варшаве, – сказал он весело, – а вот пришлось встретиться нам на дороге, стало быть, пан, уже знаешь, с чем я еду?

– Знаю, – сказал Кароль.

– Значит, – весело прервал офицер, – нам нечего друг друга опасаться.

И подали друг другу руки.

– Что Бог даёт, то даёт, – добросил он через минуту, – весь край, что составлял прежнюю Польшу, подаёт признак жизни. Не отошла, я надеюсь, ни одна его часть, не придёт нам, может, легко, не разорвутся кандалы, не сокрушатся, но разорвём их. В эти минуты не только я один бегу домой, чтобы там святые обязанности припомнить. На Волынь, Подолье, Украину, на Литву, Белорусь, Лифляндию поспешили верные дети, чтобы и оттуда отозвался эхом голос, вторящий вашему. Не бойтесь, ничего, может, мы сделать не сумеем, но, как некогда Болеслав вбивал железные столбы на границах Польши, так мы их виселицами и нашей кровью отметим… Горстка нас там, может, будет, но верная долгу…

Он дёрнул на себе мундир.

– Я рад бы эту невольничью ливрею как можно быстрей сбросить, но она меня защищает и заслоняет от неприятеля, я должен её носить, чтобы целым на место попасть.

Вид этого человека произвёл глубокое впечатление на Кароля. Они были уже как братья, и когда пришлось расстаться, не ведая, увидятся ли где-нибудь на земле, глаза обоих прослезились.

Офицер ждал ещё коня, когда подошёл экипаж Кароля, а нужно было им воспользоваться, чтобы как можно скорей убежать. Он очень удивился, не заметив нигде Томашка, пока, после долгих поисков, он, наконец, не появился, но так обвязанный платками, словно его неожиданно самым жестоким образом избили. Нельзя было, однако, доведаться о причине, потому что не издавал голоса, а лицо старательно закрывал. Когда офицер прощался с уже сидящим в бричке Каролем, глаза Томашка, живо выторощенные, были полны страха. Это легко объяснится тем, что офицер командовал ротой, в которой он служил; отсюда и этот неожиданный флюс, и эти платки, которыми обвязался.

* * *

В стороне, в довольно впалом углу, которого мы не можем обозначить, притулённая к лесу, окружавшего её со всех сторон по кругу, неподалёку чернела маленькая деревенька с костёлом и высокими елями; в ней была аккуратная усадебка, но убогая, крыша покрыта соломой, белели над ней две трубы, крыльцо на столбиках с лавками, колодец во дворе, хозяйственные постройки по бокам, слишком тесно, грустно, но ещё по-стародавнему, по-польски. Ни в строениях, ни в их украшении ничего тут не было привозного, всё так, как бывало у нас веками.

В то время, когда прибывшие рассчитывались с возницей перед воротами, дворовые собаки сбежались на их прибытие и встали в ряды, их лай сперва слугу вывел на крыльцо, в шарачковой куртке, далее мужчину в красной шапочке с трубкой на длинном цибухе. От замка до ворот было не так далеко и, прежде чем Кароль отправил фурмана, послышался голос с вопросом: