Говоря это, она посмотрела в глаза Дингейму, который молчал, и дала какой-то знак Вольфу. Тот попрощался, встал со стола и вышел.
– Граф, – проговорила Офка, – хочешь быть мне милым!! Не будешь иначе, как слушаясь меня и делая то, что делаю я. Мы служим Ордену. Он и я будем благодарны тебе. Я должна остаться здесь… вы могли бы попасть в замок в Мальборге и занести им необходимые новости. Хотите это сделать?
Куно замешкался, Офка бросила на него взгляд и с улыбкой подала ему белую руку.
– Ты должен идти со мной, иначе расстанемся, – воскликнула она, – будешь мне милым!! Я дам тебе кольцо, когда заслужишь.
Дингейм ещё колебался, но она уже нагнулась к его уху и шептала; его лицо покрылось румянцем.
– Согласен, – воскликнул он, – голову ставлю за тебя, сделаю, что прикажешь.
– Через два часа, – сказала Офка живо, – приходи ко мне: найдётся кто-то, кто вам даст слово для того, чтобы отнести. Вы обязаны попасть в замок. Вечером в дорогу.
Говоря это, она подала ему руку и низко поклонилась, принимая кокетливый вид; потом живо поднялась, улетела и исчезла.
Нет более опасной вещи для человека, для народа, чем благополучие.
В неприятностях силы увеличиваются, в счастье – уходят. Кружится голова, приходит упоение, смягчается сердце, исчезает энергия, теряется внимание.
Войско, одержавшее победу под Грюнвальдом, уже другим прибыло под стены Мальборга. До победы оно шло в суровой дисциплине, смиряясь с голодом и страдая в походе; загруженное добычей, обильно откормленное едой, добытой в замках, которые сдавались по очереди, не теряло мужество, но поверило счастью.
Ягайло, который шёл с некоторым страхом против Ордена, был почти ошеломлён победой, могущей отозваться во всей Европе жалобами на него, даже перед папским и императорским тронами. Он, казалось, колебался, свергнуть ли этих гордых монахов, которые ссылались на свои заслуги, положенным в распространение веры и обращение язычников.
В самом королевском окружении мнения в достаточной мере разделились. При Витольде гостил отец Мартин и каждый день шептал, что Орден готов уступить ему Жемайтийю, лишь бы не помогал Ягайле. Ежедневно отважнейший монах повторял, что увеличивать мощь, которая его раздавит, было бы неразумно. На князей Мазовецких влияла княгиня Александра, боящаяся будущей мести Ордена и не могущая допустить, чтобы эта мощь могла рухнуть. Пугали уже снова нападением венгров. Тем временем Ягайло, в некоторой степени вынужденный, находился под стенами Мальборга, который уже имел время как-то укрепиться.
Прежде чем он пришёл сюда, Плауэн стянул поткрепление. Всё, что ушло с поля битвы, схоронилось здесь.
Ожесточённые кучки немцев рассеянно собирались. Гданьск прислал четыреста человек с судов, наполовину вооружённых, с топорами. Почти чудом от четырёх до пяти тысячи голов, более или менее пригодных к бою, стянулись в течении не многих дней. Для нападения это было ничто, для обороны почти хватало.
Верхний главный замок один получил две тысячи дружины; в среднем поместилось ещё столько же, а с тысячью пошёл двоюродный брат Плауэна охранять окрестность под стенами, у которых горожане мальборгцы и множество народа с ферм спряталось в низинах.
Пятнадцатого июля решилась судьба Грюнвальдской битвы, а двадцать шестого лишь часть Ягайловых войск оказалась под Мальборгом. За одиннадцать дней многое можно сделать. Казалось, что намеренно тянули так долго, дабы дать время неприятелю укрепиться.
Плауэн, который схватил рукой выпущенные бразды, больше чем его предшественник Ульрих был создан для тяжёлой задачи, в которой и энергия, и хитрость, и терпеливая выдержка были необходимы. Для него все средства были хороши: гордость и смирение, мужество и хитрость; по очереди умел быть тем, чем велел случай. Всё сдавалось победителю Ягайле: земли, замки, епископы, остался почти один Мальборг. Плауэн, однако, сердца не терял. За собой он имел всю Германию, империю, папу и Европу, которая ещё к крестоносцам чувствовала уважение, хотя ценить их перестала.
Жаркого августовского вечера путешественник, одетый не по-рыцарски, с дорожными сумками, привязанными к лошади, с одним мечом у пояса, приближался медленным шагом к Мальборгу и остановился на пригорке, с которого были видны все три замка и околица. Неподалёку уже польский лагерь и хоругви стояли, широко разложенные.
Городок, который некогда окружал замок и к нему примыкал, представлял грустное зрелище стен и закопчённых дымоходов, руин зданий, уничтоженных пожаром. Стоял только городской костёл Св. Иоанна и обгоревшая ратуша. К этим останкам примыкали шалаши, плохо поспешно построенные войском, шатры, натянутые на палки, и будки из досок и веток. На костёльной башне вместо колоколов отзывалась пушка, нацеленная на замок; другие, поставленные на насыпанных кое-как холмах, стреляли иногда больше для разжигания страха, чем для улучшения эффекта. Ядра летали там и сям, как судьба пошлёт.