Офка, стоя по-прежнему, беспокойно смотрела в темноту. Какое-то время они прождали в кустах. Неподалёку послышался шёрох раздвигаемых веток и шипение. На этот знак лодка подплыла к берегу. Офка выскочила из неё, Куно за ней. Старик дал деньги мальчику, который, завернув под иву, сразу лёг на дно спать. Куно заметил, что они находились в саду, заросшем плодовыми деревьями. Старик вёл осторожно, потихоньку указывая дорогу, и так поднимаясь в гору, дошли до забора и калитки. Более чем в десяти шагах стоял дом, во дворе которого яростно начали лаять собаки. Таким образом, Офка снова должна была остаться, а проводник идти вперёд. Пользуясь этой минутой без свидетеля, Куно хотел подойти к ней; но едва вымолвил слово, почувствовал на зажатых устах её руку, принуждающую к молчанию.
Старик долго не возвращался. Собаки удвоили лай и утихли. Слабый свет промелькнул за окнами домов, скрипнула дверь. Офка уже бежала. Старая женщина, прикрывая лампу ладонью, ждала в дверях, и, едва вошли, закрыла их. В сенях, в которых они очутились, ждал старый проводник.
– Наших господ в замке нет! – сказала старуха пониженным голосом. – Но в городе спокойно, вреда никому не делают. Король, я слышала, строго запретил! Каштеляна посадил в замке и дружину. Они там сидят, пьют и едят, а в город только днём выезжают. Горожане их обеспечивают, что душа пожелает, чтобы тихо было лихо.
Матрона махнула рукой, открывая дверь во вторые сени с улицы.
– На рынок вы легко попадёте.
Офка, дрожа, слушала равнодушные слова матроны с нахмуренными бровями. На улице в проводнике уже не нуждалась, ни на кого не оглядывалась и бежала. Пусто и тихо было в городе, а чем больше приближались к рынку, тем Офка бежала быстрей. Иногда глазами она, казалось, ищет замок, то снова высматривает собственную каменицу. Старик шагал за ней медленно; забытый Куно спешил, дабы его одного где не бросили в чужом городе и под боком неприятеля.
На рынке, к которому вышли маленькой улочкой, была такая же пустота, как и повсюду. В двух домах только светилось из открытых окон, слышалась музыка, шум и пение. Странные тени мелькали на освещённом фоне комнаты. Офка остановилась, ломая руки; она посмотрела, гневная, и бросилась к запертому входу каменицы «Под оленем».
Стук в дверь, который боялись повторять громче, чтобы не разбудить какой стражи, ничуть не помог. Из страха ночного нападения не отворили бы им, хотя бы во стократ сильней били. Старый проводник, подумав, с большой ловкостью и силой взобрался на стену с дворика и исчез. Опираясь на дверь, Офка ждала с опущенной головой и рукой на дверной ручке. Изнутри послышались торопливые шаги. Ключ повернулся в замке, дверь приоткрылась и девушка, как пьяная, вошла в известный дом, через несколько шагов сразу опершись о стену, ибо сил ей не хватало. Старый Вольф в кожухе и чёрной шапочке, двое служанок, наконец, проводник – все они стояли, смотря на неё в недоумении. Куно остался рядом в тени.
Офка тотчас пришла в себя, обратилась к Дингейму:
– Вольф даст вам комнату при себе, – сказала она, – доброй ночи!
Её глаза пролетели по нему холодным взором и, взойдя на лестницу, она побежала.
Видно, не рад был гостю молчаливый Вольф, который препроводил его в заднюю комнату и, объясняя ночью и необходимостью осторожности, оставил его одного с лампой и твёрдым тапчаном.
Несмотря на усталость, эту ночь Куно провёл грезя и дремля, и не заснул даже до утра, когда уже в костёле святого Яна звонили на первую мессу.
Разбудила его служанка, принёсшая ему горячую винную полевку, но ни в какой разговор втянуть себя не дала. Спросила о пани, пожала плечами и вышла как можно быстрей.
Таким образом, Дингейм остался в своём укрытии, окно которого выходило на красную стену, голую и высокую. Не видно было ничего больше, кроме её ободранных сторон и тесного прохода, забросанного мусором.
В комнате находилось несколько разбитых ящиков и лежала большая куча верёвок.
По костёльным колоколам проверяя время, дождался Куно полудня, очень обеспокоенный о том, что ему делать, когда бормочущий Вольф заглянул в комнату и, ничего не говоря, рукой показал ему на верх лестницы.
Поднялся по ней Дингейм до известного ему помещения, некогда так отлично украшенного. Теперь оно было значительно изменившимся, потому что не оставили в нём только то, что забрать и убрать не удалось. Серебро, ювелирные изделия, украшения исчезли. Ненакрытые столы и лавки выглядели обнажённо и грустно. По этой комнате ходила Офка, одетая очень старательно и так красиво, как в давние времена.
Её глаза светились, на лице казалась улыбка; но что-то мрачное, дикое портило эту прибранную весёлость.
– Я негостеприимна, неблагодарна! – крикнула она Дингейму. – Но я тут теперь маму должна заменять и много всего в голове. Есть, что делать, Ягайловы паны в замке, нам приходиться танцевать перед ними, служить им и развлекать. Первая вещь – то, что мы являемся рабами. Когда я очутилась здесь снова, мне кажется, что страшный сон снится.