Офка, ничего не отвечая, выбежала в другую комнату немедленно собираться в дорогу. Через мгновение вернулась, восклицая, чтобы ехали сразу, сегодня ночью.
– Куда? – спросил Куно.
– В Торунь, – отпарировала она живо.
– Торунь, вроде бы, уже сдался, – сказал Дингейм.
– Этого не может быть! – крикнула Офка.
– Убедитесь; поедем.
Не было разговора, девушка пела, смеялась, проклинала и угрожала, а прежде всего хотела торопиться.
Напрасно о более сердечном слове и взгляде умоляя, Куно, в конце концов убедился, что в этот день ничего не добьётся, и, обещая прибыть ранним утром, двинулся назад к замку. Здесь он должен был сидеть долго на ужине, объявив, что из города двух человек челяди позвал с собой, а завтра отправится до наступления дня, поздно ночью попрощался с Брохоцким. Напоминая о данном ему слове, одарил его ещё пан Анджей, предписывая осторожность и дав от себя карту, дабы его по дороге кто не поймал.
Сел потом Куно в келье одетый, как стоял, только без доспехов, чтобы, дремля, ожидать наступления дня, по той причине, что боялся проспать.
Уже была глубокая ночь и ворота стояли закрытыми, когда скрипнула дверь и вошёл старый Абель. С первого разговора Дингейм почти не видел его. Абель осторожно подошёл к столу, на котором горела, дымя, лампа.
– Ну что? – спросил он. – Едете с Богом? Куда? К дому? Одни? Нет?
Куно колебался с ответом, само молчание уже было достаточным для Гриба. Через мгновение он прибавил:
– Не говорите ничего, я уже знаю. С бабами дело плохое; благодарение Богу, я никогда не нуждался в общении с ними и они вызывают у меня отвращение. Будьте осторожны.
Потом он долго размышлял.
– Если бы вы где наших господ встретили… – промурчал он.
Дингейм смотрел ему в глаза: они светились как у кота.
– Что вы хотите? – спросил он.
– А! Ничего! Ничего! Если бы речь была о Морунге, то что же? Скажете, что Абель на печи лежит, как и лежал, и пепла на нём довольно, как было.
– Ничего больше?
Старик пожал плечами.