Кричащие часы

22
18
20
22
24
26
28
30

Стало совсем темно. Вспыхнувшие на небе звезды загорелись еще ярче.

Воцарилось неловкое молчание.

— Хорошо, — неожиданно раздался мягкий голос хозяина, — если вы так настаиваете, Юлия Павловна, я согласен вам рассказать кое-что из моей жизни. Разумеется, настоящих имен я не открою, но сами факты будут правдивы, и из них вы увидите, мог ли я когда-нибудь увлекаться и любил ли меня кто-нибудь. Надеюсь, вы мне поверите на слово.

В голосе говорившего прозвучала легкая усмешка.

Гостья невольно смутилась, ей, по-видимому, стало неловко своей настойчивости, она готова была отказаться от своего любопытства, но было поздно.

Огонек сигары Василия Лазаревича загорелся ярче; он выпустил дым после большой затяжки, чуть заметно вздохнул и начал рассказывать.

III

— Нужно вам сказать, что я очень люблю читать песни- Мирзы Шаффи и увлекаюсь этим автором. Вы, вероятно, знаете, что под этим псевдонимом писал Фридрих Боденштедт[20], но он так удачно уловил персидский характер, настроение, что трудно поверить в их европейское происхождение. Вот одна из них, разумеется, в русском переводе, скажу, недурном:

Серое окно Хитро, жестоко; Карие очи — Признаки ночи; Глаз голубой — Добрый, прямой. Очи же черные неисследимы, Словно суд Божий — неисповедимы.

— Вам, наверное, странно, что я привел это стихотворение, но оно именно и есть завязка моего рассказа. Находясь в Севилье, я вспомнил из описания о ней, что самое интересное в этом городе: это ночные ухаживания женихов за невестами, когда девушка стоит за окном, скорее назвать его можно дверью, с крепкой железной решеткой, и беседует оттуда со своим нареченным, находящимся на улице, причем нередко это окно расположено во втором этаже и бедняку приходится все время разговаривать со своей суженой, задрав голову; в первый же вечер после моего прибытия, отправился я наблюдать испанские нравы, в особенности этот обычай, носящий название «pellar la pava» — «щипать паву».

С первого же шага моя ночная прогулка увенчалась успехом. В темноватых улицах Севильи отовсюду доносились тихие разговоры этих новиос[21] со своими сужеными, так что, когда я прошел один квартал, то мне уже надоело подслушивать их речи, переполненные восторженными названиями, фантастическими сравнениями и любовным бредом… Но «серое окно хитро и жестоко»! Проходя мимо одного из них, казавшегося пустынным, я неожиданно услышал чей- то женский голос, окликнувший, по-видимому, меня:

— Сеньор странхиеро![22]

От неожиданности я вздрогнул, вначале подумав, что восклицание относится не ко мне, хотел идти дальше, но голос повторил те же слова, что заставило меня остановиться и подойти к окну. Должен вам сказать, к числу моих знаний принадлежит и довольно сносное знание испанского языка. Я приготовился слушать.

— Мне скучно, сеньор, мой новиос рассердился на меня и вот уже третью ночь не приходит говорить со мной, а мне так хочется поболтать, — услышал я тот же голос.

Он был мягок, но в то же время звучен. Придыхание, свойственное испанцам, красиво сливалось с гласными буквами.

— К вашим услугам, сеньорита, охотно, но о чем мы будем говорить?

— О чем хотите! Помните только, что наш разговор не должен быть скучен, иначе не стоит и разговаривать, — капризно заметила моя невидимая собеседница.

Разумеется, после этих слов я старался изощряться в красноречии, придумывал невероятные рассказы, положения и, видимо, успел в этом, потому что незнакомка все время весело смеялась и поощряла меня горячими восклицаниями.

Мы долго болтали. Не скажу, чтобы мне это надоело, но я устал стоять перед железной решеткой, никого пред собой не видя.

— Однако, сеньорита, я употребляю все усилия, чтобы вас позабавить, кажется, успел в этом, а до сих пор не только не знаю, с кем говорю, но даже не вижу вас, — решился я, наконец, высказаться.

— Приходите завтра в это время, и вы меня увидите.

— Но все-таки… Протяните хотя вашу ручку, чтобы я мог ее поцеловать.