— Они зовут тебя, — прошептала она.
— Ромеона, — взмолился я, — прогони их, прогони скорее, и я оставлю твою грудь в своей руке, даже если не смогу выдержать ее тяжесть.
— Ничего, если мы продолжим? — прошептала она.
— Твои глаза! Если ты взглянешь на них, твой взгляд станет непроницаемым барьером! Даже для их подозрений.
— Ах, мои глаза… Ладно, можешь посмотреть на них.
Под потолком вспыхнула жалкая лампочка.
— Ромеона! — закричал я, пытаясь оттолкнуть надвигавшуюся на меня омерзительную физиономию. Страшные черные круги под глазами, из которых сочится гной…
— Сейчас, — грустно сказала она, — во мне живы только голос и сердце.
В царивших в комнате сумерках я различал только бесформенную массу, более темную, чем темнота.
Внезапно дом зашатался, словно на него налетел торнадо; послышался грохот ударов во входную дверь.
— Откройте! — злобные крики перемежались со стуком.
Я спустился в темный вестибюль; теперь между мной и бушевавшим на улице гневом оставалась только содрогающаяся под ударами дверь.
Раздался пробежавший холодом по спине протяжный вопль, как будто на улице стая волков завыла на новую луну.
— Смерть ему!
Оконные стекла вибрировали, разбрасывая цветные лучи, словно волшебные призмы.
Дверь зашаталась под ударами какого-то тяжелого орудия; мерзкие ругательства, изрыгаемые нападавшими, обожгли мне уши.
Удары топоров и молотов и бешеные вопли сливались в сплошной грохот.
С камина упала статуэтка Будды, подняв облако пыли.
— Ты готов? — спросил меня Боск.
Это был мой одноклассник, мой спутник, мой посредник; он давно напоминал мне доктора Зелига Натансона и кого-то из двух работяг, появившихся у меня с гробом…