Когда дождь и ветер стучат в окно

Только спустя неделю к овину подъехал на грузовике Паэгле и сказал, что Лейнасар, Вилис и Тирлаук немедленно должны уехать с ним.

— Слава богу! — воскликнул Тирлаук. — Еще два дня, и я тут же в овине повесился бы.

Иначе к этой новости отнесся хозяин.

— Как же это так? В самую страду? Да разве мы не могли хоть недельку еще поработать, сделали бы самое необходимое? — пищал он.

— Приказ Доктора, я тут ничего не могу поделать, — оправдывался Паэгле.

— Но, может быть, Доктор согласился бы? Надо было поговорить.

— Приказ есть приказ, тут и говорить нечего, — отрубил Паэгле.

Будучи кавалером ордена Лачплесиса с двадцатого года, хозяин еще помнил дисциплину и примирился.

Паэгле только разрешил им помыться и отряхнуть с одежды пыль.

— Куда мы едем? — спросил Лейнасар, влезая в машину.

— В Гриниеки, — ответил Паэгле.

7

Гриниеки находились километрах в пятнадцати южнее Вентспилса. На седьмом километре грузовик, на котором везли Лейнасара, Вилиса и Тирлаука, ждала легковая машина. Когда они подъехали к ней почти вплотную, она тоже двинулась вперед.

— Что это за колымага? Не фрицевская ли ловушка? — спросил Лейнасар.

— Ничего подобного. Это штабная машина Доктора. Тут начинается наша зона, — объяснил Паэгле.

— Какая это наша зона?

— С этого места берег охраняют ребята Себриса.

Что это за ребята Себриса, Лейнасар еще не понимал, но раз речь шла о «нашей зоне», стало быть, все, наверно, в порядке.

На одном перекрестке томилась бездельем группа молодых парней в потрепанных немецких мундирах. Когда машины приблизились, один из них повелительно поднял руку, но, заглянув в легковую машину, кивнул, чтобы ехали дальше, и даже приложил руку к шапке.

Лейнасар обвел внимательным взглядом стоявших на дороге парней и решил, что они, наверно, и есть себрисовские ребята.

На обочине дороги стоял человек. Легковая машина затормозила. Человек перепрыгнул через канаву и побежал в лес. Затем он вернулся с двумя чемоданами. Из легковой машины вылез Тирлаук и взял у него чемоданы. Видно было, что в чемоданах что-то ценное, ибо Тирлаук обращался с ними, как с сырыми яйцами.