Когда дождь и ветер стучат в окно

22
18
20
22
24
26
28
30

Еще в буржуазной Латвии любой бесталанный политикан знал силу разных периодических изданий, на которые, как мухи на липучку, ловились легковерные люди. Не забыли об этом и буржуазные эмигрантские круги. Создание многочисленных организаций обязательно сопровождалось появлением разных газет. Долгом каждого эмигранта было выписывать и читать газеты. Так добывались средства хотя бы на то, чтобы обеспечить некоторых облупившихся «царей», севших в редакционные кресла.

Такая газетка появилась и при комитете. Это был совсем маленький еженедельный листок — «Латвью Зиняс» («Латышские вести»). Из Риги прибыл бывший совладелец крупного книжного издательства «Валтер и Рапа» Янис Грин и бывший редактор «Яунакас Зиняс» Янис Карклинь. Они стали главными творцами газетки. Кормила она скудно, но все же было лучше, чем мыть в ресторане посуду.

Когда в феврале 1945 года Лейнасар снова начал бывать на эмигрантских вечерах, он имел возможность наблюдать за первыми расколами и потасовками среди «царей».

Комитет шведско-латышской помощи вначале был создан для вербовки шпионов и поддержания связи с Латвией. Главными заправилами были члены студенческого общества «Ауструмс». Комитет находился в распоряжении кругов ЛЦС. Всем по-прежнему старался руководить бывший посланник Волдемар Салнайс.

Он был из тех облупившихся, которые ни за что не хотели слезть со старого гвоздя. Шведское правительство еще до войны попросило его из посольства буржуазной Латвии. Оно понимало, что незачем канителиться с посланником, который, в сущности, никого не представляет. Однако «его превосходительство» не хотел этого понимать. По-прежнему посланник пытался кого-то представлять, чем-то руководить. Перебравшись на остров Эслингер, в небольшую четырехкомнатную квартиру на четвертом этаже доходного дома, Салнайс устроил здесь и «посольство». Копошился в бумагах, писал письма и петиции, предложил создать ЛЦС, фактически же организовал шпионский центр — комитет помощи, принимал посетителей. Этикет не позволял «его превосходительству» лично открывать дверь и впускать посетителей. Это стала делать его жена Милда. Частенько Милда уходила в лавку за покупками или же поболтать с подружками о золотом прошлом. «Его превосходительство», когда у двери раздавался звонок, забивался в угол кабинета и кусал ногти. Иной позвонит и уйдет, а иной прямо-таки пытал посланника, чуть ли не по полчаса дергая звонок. Так у «его превосходительства» совсем расшатались нервы.

В дни государственных праздников буржуазной Латвии «его превосходительство» устраивал приемы. Надевал потрепанную визитку и торжественно пожимал руки немногим иностранным дипломатам, откликавшимся на приглашение и являвшимся в душную четырехкомнатную квартирку. Дипломаты ехидно ухмылялись, а Салнайс с торжественным лицом щеголял своим знанием французского языка.

Когда началась эмиграция столпов ЛЦС в Швецию, Салнайс решил спекульнуть на старых орденах. Если наградить шведских государственных деятелей и иностранных дипломатов орденом «Трех звезд», те станут куда сговорчивее. В шифрованной телеграмме он поручил генералу Тепферу захватить с собой как можно больше орденских знаков, а если раздобыть их не удастся — привезти нужный для них материал. Генералу Тепферу удалось лишь раздобыть большой рулон ленты ордена «Трех звезд». И за это спасибо. Может быть, ордена удастся отчеканить на месте?

Но из этой затеи ничего не получилось, и рулон орденской ленты истлел бы в мусоре, если бы Милда не смекнула, что прочной тканью, из которой сделана лента, можно залатать дыры на матраце. Таким образом, посольская чета спала на матрацах, пестревших заплатами из орденских лент. Однако их сны приятнее от этого не стали.

Салнайс первым понял, что Комитет шведско-латышской помощи не способен охватить всех беженцев и по-своему руководить ими. Командный состав комитета решил создать более представительное Латышское общество. Организационное собрание общества должно было состояться в большом зале бюро Санде.

…Когда руйенский пастор Слокенберг получил приглашение на организационное собрание, он сразу сообразил, в чем дело. Хотя на дворе стоял крепкий февральский мороз, он без шапки и пальто, в одном костюме, кинулся к ближайшему телефону и позвонил Тюленю.

К счастью, трубку снял сам профессор Францис Балодис.

— Послушай, профессор, страшные дела творятся! Мне нужно с тобой срочно поговорить.

— Ладно, ладно, — раздался в трубке спокойный, слегка скрипучий голос. — Но денег одолжить тебе я в самом деле не могу.

— На этот раз речь не о деньгах, а о душе и чести.

— Ну, тогда беги.

Профессор археологии Францис Балодис, живой, энергичный, хитрый, как лиса, и похожий на тюленя старик был единственным из «царей», сумевшим и в Швеции остаться «царем». В 1940 году, в первые месяцы советской власти в Латвии, профессор университета Балодис прикинулся лояльным к советской власти. Когда ему стали доверять, он вдруг воспользовался случаем и убежал в Швецию. Благодаря своим старым связям в шведских университетских кругах, он стал внештатным профессором Стокгольмского университета по египтологии и восточноевропейской археологии.

Первые годы он жил спокойно и общался только со шведами. На конечном этапе войны, когда волны событий выплеснули на шведский берег латышские «сливки», ему волей-неволей пришлось влезть в эмигрантские дела. Это было не очень выгодно, ибо сразу появилась такая уйма «друзей» и «старых знакомых», что он даже при желании не мог бы всем давать взаймы столько, сколько у него просили. А профессор был скуп. Он занял выгодную позицию, старался всем только дирижировать, сам оставаясь в стороне. С эмигрантами общался, лишь когда сам этого хотел. Так обходилось дешевле и достигалось больше. Если он и разрешал куда-нибудь избирать себя, то только на «почетную должность», находя человека, который за него все делал и распоряжался.

Слокенберг, запыхавшись, примчался к Балодису и сразу, еще в прихожей, хотел выпалить все, что у него было на душе, но профессор с обычным для него спокойствием остановил пастора, велел снять пальто и пройти в кабинет. Только когда они оба уселись за столик, Балодис разрешил Слокенбергу все выложить.

Пастор выхватил из кармана приглашение на собрание Латышского общества и подал его Францису.

— Знаю, мне тоже прислали.