Когда дождь и ветер стучат в окно

— Вот так всегда… Когда у них чего-нибудь попросишь, то молчат как дохлые рыбы, а только им из нас сведения выжать надо, рта не заткнешь им.

— Барин делает, что хочет, бедняк — что может.

В саду ветер тряс яблони. На землю градом сыпались яблоки. На стене монотонно тикали часы. Затем в часах что-то захрипело, заскрипело, и они громко забили. Восемь. Да, время идет. Оно не останавливается. Время не считается с тем, что на море буря и что лодки не приходят. А что такое время?

— Послушай, Озол, что такое время?

— Не знаю.

— Если не ошибаюсь, то нас когда-то на лекциях учили, что время — это последовательность.

— Может быть.

— А что такое последовательность?

— Нечто из алхимии.

— Видишь, Озол, я думаю, что последовательность — это смена. Ты живешь, затем подыхаешь и уже не существуешь. Живут другие. А потом перестают существовать и они, и опять живут другие…

— Слишком это сложно…

— Сложновато, правда. Но мы тут ни при чем. И опять же с этим подыханием. Когда я конфирмовался, пастор говорил, что после смерти человек продолжает жить на небесах. А какая же там может быть жизнь, если кости твои остаются тут? А если и живешь, то получается, что поездка на небеса — это вроде поездки в Швецию. Одна часть уезжает, ее тут уже нет, а другая продолжает жить. Часы все равно продолжают скрипеть и бить. Яблоки все равно сыплются с деревьев…

— А ты хочешь, чтобы жизнь остановилась вместе с тобой?

— Те, которые уезжают, этого хотели бы. Но из этого, наверно, ничего не выйдет.

Озол поднял голову.

— Послушай, дыхни!

— Ошибаешься, я не пил.

— Тогда не болтай.

Вилис сел на покрытую полосатым одеялом кровать. Такие одеяла выглядят очень старомодными. Должно быть, потому, что латышские крестьянки ткали их так еще несколько сот лет назад. Основа серая, а в определенных местах серый цвет сменяют полосы трех-четырех цветов. Именно такие одеяла ткала и мать Вилиса, крестьянка Апской округи. Только полосы у них были немного другого цвета.

Вилис растянулся на кровати и ощутил под щекой приятно мягкую подушку. Она так и приглашала отдохнуть, но Вилис никак не мог успокоиться.