Отпущение грехов

— До сих пор не могу поверить, что джентльмен способен стать таким… кошмарным, — вздохнула тетушка Джо. — А что теперь скажет Фифи?

— Ничего, — бодро отозвался Вэн-Тайн. — Фифи-то все знала, с самого начала. В первую же встречу — я тогда еще залез на дерево, — она вывела меня на чистую воду, умоляла меня… прекратить все это, но я не внимал ее мольбам и продолжал игру до тех пор, пока она меня не поцеловала, нежно-нежно, несмотря на бороду и прочее…

Тетушка Кэл вдруг остановилась как вкопанная.

— Это все, конечно, чудесно, молодой человек, — строго сказала она, — но, если уж вы у нас такой артистичный, откуда нам знать, кого еще вам случалось изображать. А вдруг вы тот самый убийца, который где-то тут прячется?

— Убийца? — спросил Вэн-Тайн, ничего не понимая. — Какой убийца?

— О, я вам все сейчас объясню, мисс Марсден, — сказал доктор Гэллап, виновато улыбаясь. — На самом деле не было никакого убийцы.

— Как — не было?! — И тетушка Кэл посмотрела на него с недоверием.

— Не было. Это я придумал: и про ограбление банка, и про убийцу, который спасся от погони, про все… Я просто понял, что вашей племяннице срочно требуется сильное лекарство…

Тетушка Кэл бросила на него уничижительный взгляд и обернулась к сестре.

— Все эти твои современные идеи, — многозначительно заметила она, — ничуть не эффективней маджонга.

Туман уже унесло ветром с берега на море, и когда вся компания подходила к дому, в темноте сияли его окна. На пороге их ждала безукоризненно прекрасная юная особа в сверкающем белоснежном платье, расшитом стеклярусом, который мерцал в свете только что народившегося месяца.

— Идеальный мужчина, — пробормотала тетушка Джо, краснея, — это, конечно же, тот, кто готов пойти на любые жертвы.

Вэн-Тайн не ответил ей: он в этот момент снимал с локтя невидимую соринку и, лишь устранив этот досадный изъян, наконец улыбнулся. Теперь во всем его облике не было ни одного дефекта — ну разве что сильное биение сердца несколько нарушало идеальную гладкость атласной отделки на смокинге.

Корабль любви[45]

^{(Перевод В. Болотникова)}

I

По реке, сквозь эту летнюю ночь, совершенно как воздушный шарик, отпущенный на приволье небес в День независимости, четвертого июля, плыл прогулочный пароходик. На ярко освещенных палубах без передышки танцевали неугомонные пары, но самый нос и корма его таились во тьме; так что издали огоньки этого корабля почти не отличались от прихотливого скопления звезд на небе. Он плыл между черных отмелей, мягко разрезая неспешно набухавшую, темную приливную волну, наступающую с моря, и оставляя за собой тихие будоражащие всплески разных мелодий — тут и «Лесные крошки», ее играли без конца, ну и, разумеется, «Лунный залив». Позади уже остались беспорядочно разбросанные огни Покус-Лэндинга, где какой-то поэт из своего чердачного окошка успел все-таки высмотреть вспышку золотистых волос в быстром кружении танца. Вот и Ульм миновали, где из-за громадных корпусов котельного завода выплыла на небо луна, а вот и Уэст-Эстер, где она вновь скользнула за облако, и ни в ком это не вызвало сожаления.

Сияния палубных огней хватало и на трех юных выпускников Гарварда; все они изнывали от скуки и были в несколько сумрачном настроении, поэтому тут же поддались магии этих огней. Их моторку сносило течением, и очень велика была вероятность столкнуться с пароходиком, однако никто из них даже не подумал завести мотор, чтобы отплыть в сторону.

— Мне ужасно грустно, — сказал один из них. — Он так прекрасен, что рыдать хочется.

— Ну, поплачь, Билл, поплачь.

— А ты?