Отпущение грехов

И снова она как-то странно на него посмотрела, прежде чем уставиться в газету.

— Все так и есть, мистер Батлер. Вот: «миссис Джон Саммер».

И, помолчав, добавила:

— Вы и впрямь что-то расхворались.

Батлер закрыл свою дверь и снова улегся в постель, долго лежал, смотрел в потолок, а потом начал вслух повторять то, что снова и снова крутилось в его мозгу:

— Я не должен думать, будто это из-за меня, потому что это не так. Ей предлагали другую работу, но она посчитала, что это ниже ее достоинства. И вообще не факт, что она помогла бы мне, окажись она на моем месте.

Он хотел позвонить в контору, сказать, что заболел, однако со дня на день ожидали приезда их молодого хозяина, Джорджа Эддингтона, и Батлер не осмелился остаться дома. Мисс Уисс только вчера отправилась в отпуск, и ей нашли временную замену, однако новенькую нужно было ввести в курс дела. Миссис Саммер она не знала, поэтому он мог не опасаться разговоров о случившемся.

Весь день стояла жара, никчемная, изматывающая жарища, из-за которой даже скрип стрелы подъемного крана и рев пневматических клепальных молотков на строительной площадке через дорогу казались какими-то приглушенными. В жару все звуки не похожи сами на себя; вскоре после полудня Батлера стало тошнить, у него кружилась голова. Беспокойно расхаживая по кабинету, он все-таки решил, что нужно пойти домой. И в этот миг все и началось… Он отчетливо услышал, как громко тикают часы, стоявшие снаружи у двери кабинета, услышал этот тихий звон, который раздавался, когда они отбивали очередной час; и почти в ту же секунду он услышал вздох открывшейся входной двери, и кто-то вошел в приемную. Потом все стихло.

В первое мгновение он даже обрадовался, что кто-то пришел и придется его принять; потом, вздрогнув, понял, что боится чего-то — хотя не мог уяснить чего, — и направился к двери кабинета. Не дойдя до нее, он остановился. Рев клепальной машины возобновился, однако теперь казался совсем далеким. Батлеру почудилось, что часы перестали тикать, но нет, вот же он, этот их звук, отмерявший секунды, такие бесконечно долгие в этой душной тишине…

Неожиданно он почувствовал, что не хочет знать, кто это там явился; и одновременно его мучило неодолимое любопытство. В углу его матовой стеклянной двери было прозрачное местечко, через которое можно было рассмотреть все помещение, но тут Батлер вспомнил, что в написанной краской его собственной фамилии на букве «Б» появилась широкая царапина. Сквозь нее он мог видеть пол и небольшой темный холл, выходящий в коридор, где стояли стулья для посетителей. Стиснув зубы, он прижал глаз к этой царапине.

Под стулом, загороженные одной из ножек, виднелись женские туфли. Подошва одной из них была повернута в его сторону, и он разглядел серый овал в середке. Затаив дыхание, он переместился к нетронутому матовым налетом углу. На стуле кто-то сидел — точнее сказать, развалился на нем, будто от прикосновения к сиденью несколько сплющился. Он увидел поникшую руку и часть лица, прозрачно-бледного, невидимая фигура не шевелилась, это было страшное, неестественное оцепенение. Батлер тут же отскочил от двери, хватая ртом воздух.

III

Несколько минут он был не в состоянии отойти от стены, к которой в ужасе прижался спиной. Как будто он и это договорились друг с другом: если он не двинется с места, притворившись мертвым, то будет в безопасности. Однако из приемной не доносилось ни единого звука, и к Батлеру постепенно вернулось привычное — рациональное — восприятие. Он сказал себе: все это из-за переутомления; самым страшным было не то, что в приемной появился призрак, а что нервы у него в таком состоянии, потому он и смог его увидеть. Однако такие утешения помогали плохо: если его терзал этот жуткий страх, было уже не суть важно, откуда взялась причина — из потустороннего мира или же из темных закоулков его собственного сознания.

Он снова и снова старался взять себя в руки. В конце концов, чего он так испугался? Звуки за дверью те же, что и прежде; и кабинет, и его собственное тело по-прежнему вполне реальны, по улице так же идут люди, спешат куда-то, а на призыв звонка — вот он, стоит только протянуть руку — тут же откликнется мисс Руссо. Он рассуждал дальше: наверняка можно найти естественное объяснение тому, что ему померещилось снаружи; во-первых, он не смог разглядеть лицо целиком, во-вторых, то, о чем он подумал, совсем не обязательно было именно тем… в нынешние времена очень многим приходится подкладывать в туфли картонку. Ну и на крайний случай, он сам не ожидал, что сможет обдумывать это с таким хладнокровием… в общем, если все зайдет слишком далеко и станет невыносимым, в любой момент можно свести счеты с жизнью и, таким образом, с любым кошмаром, вторгшимся в нее.

Именно последняя мысль заставила его подойти к окну и взглянуть на людей, бредущих внизу. Он постоял там немного, не поворачиваясь к двери, и все смотрел, как люди идут и идут по тротуару… а еще на рабочих на лесах из стальных труб — с той стороны улицы. Всем сердцем он рвался к людям, он отчаянно боролся с собой, хотел наконец их понять, у них ведь те же радости и печали, они же у всех более или менее общие, но это была неразрешимая задача. Ведь в глубине души он презирал их, да и вообще, о каком контакте с людьми можно говорить, пока у него в приемной сидит это. Вот с кем он теперь контактирует.

Батлер вдруг резко развернулся и, подойдя к двери, снова приник к прозрачной полоске. Фигура сдвинулась с места, еще больше осела вбок, и кровь тут же бросилась ему в голову, в ушах зазвенело: лицо невидимки, теперь обращенное к нему, было лицом Сары Саммер.

Он обнаружил, что сидит за столом, сотрясаясь от истерического хохота.

Сколько времени он так просидел? А потом он вдруг услышал тихий звук и узнал его почти сразу: это был шелестящий вздох входной двери. Он поглядел на свои наручные часы: было четыре часа.

Он позвонил мисс Руссо и, когда она вошла, спросил:

— Есть кто-нибудь ко мне?

— Нет, мистер Батлер.