— Попробую, — ответил Франсуа. — Ты прав. Под видом коробейника, можно пройти куда угодно.
— Главное, кричи: «Продаю почти даром!» Дескать, тяжелые времена. И вообще, несмотря на свой товар, старайся выглядеть бедняком.
— Ну тут тебе не придется меня учить, — заметил Франсуа. — Я ведь всегда был беден и привык к бедности.
Вместе с Коленом он направился на постоялый двор, пытаясь угадать, не готовит ли ему жизнь, которая до сих пор была к нему весьма неласкова, новых испытаний и разочарований.
Но стоило ли об этом задумываться? Вокруг сновали девушки, горожане, горожанки, детишки, служанки — точь-в-точь как в Париже на Еврейской улице, — и Франсуа спросил у Колена:
— Ты ни о чем не сожалеешь?
— Нет.
— Долго останешься здесь? — Я говорил с Белыми Ногами, — ответил Колен. — Через три дня я ухожу вместе с ним, будем промышлять на дорогах. Не беспокойся. Я играл и проиграл. Что поделаешь? Каждый должен знать свое место. Выше головы не прыгнешь. Да и наплевать! Главное, чтоб кошель был туго набит, — он коротко хохотнул, — а остальное…
Некоторое время они шли молча, потом Колен вдруг спросил:
— Ну а ты?
— Может, из Анже я попрошу тебя прийти…
— На предмет дядюшки?
— Да, — кивнул Франсуа.
Утром он вышел один. Какое-то темное, неясное желание гнало его по улочкам в поисках непонятно чего. Быть может, пытаясь утолить самые низменные свои инстинкты, он искал в кабаках, где стояли грубые деревянные столы и скамьи, картин мрачной, ужасающей нищеты, выставленных напоказ пороков, которые привлекали его в Париже? А может, то была тоска по Парижу, которую он нежданно ощутил вчера, когда спросил Колена, не сожалеет ли он? Но Колену на все было плевать, а вот он выискивал в этом городе, где оказался случайно и ненадолго, все, что напоминало ему об его склонностях. Сердце у него сжималось, в горле стоял ком, и на некоторых улицах он вдруг жадно втягивал носом воздух, точно ищейка, что бежит по следу, руководствуясь знакомым запахом. Раз двадцать он огибал кварталы, говоря себе, что вот оно, то место, куда ему нужно, и всякий раз оказывался на тех же самых пустых перекрестках, покрытых слякотью. В конце концов он смирился, обратился к какому-то пьянчуге, и тот показал ему совсем недалеко в лабиринте переулков обветшалый дом с наглухо закрытыми окнами.
Франсуа вошел в просторное помещение с земляным полом и увидел среди сидящих мужчин трех довольно жалкого вида шлюх, но ни одна при виде его даже не шелохнулась.
— Мне, что ли, вас поднимать? — прикрикнула на них хозяйка. — Эй, Берта, Като, Пьеретта, чего вы ждете?
Като встала, подошла к Франсуа, уселась рядом с ним и, не зная, что сказать, взяла его за руку.
— Вина? — осведомилась хозяйка.
Франсуа заказал анжуйского; Като захотела, чтобы его подали в комнату, и он, расплатившись, последовал за ней, но внезапно встал перед большой лубочной картинкой, висящей на стене, и у него возникло ощущение, будто все, что его окружает, куда-то исчезло.
— Это Жанна, — объяснила Като.