И в ту же секунду, пронзительно вопя, наверху появилась девка, обнаружившая, что сундук ее взломан и деньги из него исчезли.
— Держите его! — закричала она, указывая на Вийона. — Пусть он мне отдаст мои денежки!
— Какие еще денежки?
— Которые ты у меня стырил!
На Франсуа накинулись, он отбивался, но его скрутили, вызвали двух стражников, и те, поскольку похищенные монеты были обнаружены у него в кармане, препроводили неудачливого похитителя в Шатле.
«Ну все, я спекся», — решил Франсуа. Тщетно отказывался он назвать свое имя; его опознали, и мэтр Лоран Путрель начал допрос. С делом о краже на улице Мишель-ле-Конт он расправился меньше чем за двадцать минут, после чего долго зачитывал поэту показания, подписанные Табари, и задал вопрос, подтверждает он их или нет.
— Да, — обреченно кивнул Франсуа. — Только насчет доли, которую я получил, Табари врет. Я не…
— Довольно, — остановил его мэтр Лоран Путрель. — Вдобавок вы еще и лжете…
Он приказал отправить Вийона в камеру и сообщить мэтру Гийому, что его племянник взят под стражу, затем еще раз допросил арестованного, добился признаний по всем пунктам и вынес следующее решение: Франсуа будет отпущен, если обязуется в течение трех лет выплатить сумму в сто двадцать золотых экю, то есть долю, полученную им после ограбления Наваррского коллежа.
— Да где ж мне их взять? — воскликнул Вийон. — Сорок экю в год!
— Согласитесь хотя бы на выплату, — посоветовал ему мэтр Путрель. — У вашего дядюшки кое-какие средства имеются…
Поскольку Франсуа отказался подписывать это кабальное обязательство, был вызван мэтр Гийом, который дал согласие уплатить вместо племянника требуемую сумму.
— Дядюшка! — рыдал Франсуа. — Помогите мне, не бросайте меня. Примите меня опять к себе, а то я не знаю, что со мною будет. Мне страшно. Спасите меня.
Увы, было уже слишком поздно. Напрасно мэтр Гийом продал небольшой виноградник, что был у него поблизости от монастыря Нотр-Дам-де-Шан, а в Париже принадлежащую ему халупу, которая находилась неподалеку от церкви святого Бенедикта, Франсуа ничего не делал для собственного спасения. Он опять стал водить компанию с Пишаром, опять не ночевал дома, пьянствовал, шатался по кабакам. А тут его еще постигло тягостное разочарование. Перне де ла Барр — единственный из его друзей, который ни в чем не добился успеха, — как-то нашел его; они заговорили о Марте, и Перне отзывался о ней в крайне презрительных выражениях. Марта, как и Катрина, тоже пустилась во все тяжкие, и де ла Барр, который собирался взять ее в жены, вынужден был с ней порвать. Что ж, такова жизнь. Франсуа был страшно потрясен и огорчен, узнав такое о Марте. А на следующий день он встретил ее и следовал за ней тайком до кладбища Вифлеемских младенцев, где она подцепила какого-то мужчину и ушла с ним. Боже, какая мерзость! Вийон в одиночестве бродил между могилами до самого вечера. Он был подавлен, обескуражен, на душе было отвратительно. С тех пор он взял привычку каждый день приходить на кладбище в надежде, что, может быть, увидит там Марту. Но она там больше не появлялась, и он, чтобы убить время, прогуливался под аркадами монастыря, где росписи, представляющие Пляску мертвецов, наводили его на самые мрачные мысли. Он разглядывал на стенах адский хоровод скелетов с косами на плечах, скелетов, что весело скалились и плясали вокруг него. Так значит, смерть, она во всем? Везде? Франсуа видел ее, чуял, кружил вокруг нее, как пес, что вышел на след, предчувствовал, подманивал и не противился ей. Да и стоит ли противиться… Он даже сочинил такие стихи:
как будто уже пришел его последний час, и вставил их в поэму после эпитафии себе:
Правда, иногда на него снова накатывало, тянуло к прежней жизни, и в такие периоды он поражал Пишара рассказами о Колене де Кайё, которому оба они да и все остальные в подметки не годились. Но после этих рассказов настроение у Франсуа портилось, и он, весь во власти воспоминаний, читал всем, кто готов был его слушать, строфу из одной своей баллады, в которой вспоминал казненного друга:
И нужно было как следует накачать его вином, чтобы он хоть немножко успокоился. Однако чем дальше, тем такие вот внезапные и непонятные смены настроения становились чаще. К тому же Франсуа мучил чудовищный кашель. Он страшно исхудал, и, бывало, когда начинал читать в «Телеге» свои баллады, его было почти не слышно: до того у него стал слабый голос.
— Тебе бы надо полежать дома, — как-то заявил Робен Дожи, пригласивший Франсуа поужинать и выпить. — Мы будем к тебе приходить, и ты будешь читать нам свое «Завещание».
— Вот еще! — возмутился Франсуа.
Однако Пишар и Ютен дю Мустье закричали, что Дожи говорит дело и что сегодня они отправят Франсуа спать пораньше, хочет он того или нет.
ebooksa