Однако окровавленный Сермуаз не угомонился, он накинулся на поэта, и тот, подняв булыжник, который сжимал в руке, изо всей силы ударил им священника.
— Убивают! — неожиданно завопил какой-то прохожий. — Держи убийцу!
Франсуа повернулся к нему и сказал:
— Я не виноват. Он напал на меня.
— Он почти убил его! — воскликнула женщина в летах.
— Я?
— Ты, а кто ж еще? — подтвердил прохожий, первым поднявший крик, и, указав на Сермуаза, сказал: — Давайте отнесем его к лекарю, чтоб ему помогли, если только уже не поздно. Ну, кто со мной?
Франсуа в совершенной растерянности стоял, промокал кровь на губе и смотрел, как набежавшие прохожие подняли Сермуаза и понесли его в сторону квартала Сен-Бенуа. Ошеломленно оглядывая людей, которые стояли кольцом вокруг него, он только тупо повторял:
— Я не виноват. Видите, он ранил меня. Я защищался.
— Смывайся отсюда, — посоветовал кто-то из толпы. — И побыстрей.
— Ну да…
— Смывайся, говорят тебе.
— Но почему?
— Да потому, что ты влип в дерьмо, — растолковал ему тот же голос.
Поняв, что совет весьма разумен, Франсуа медленно пошел по улице Матюрен. И, лишь пройдя изрядный кусок, бросился бежать и остановился только у лавки цирюльника.
Рана горела: почти что отрезанная губа открывала нижние зубы и челюсть распухла и почернела. Цирюльник наложил на рану повязку, после чего спросил у Франсуа, поскольку должен был сообщать о всех ранениях в превотство, как его зовут, а также где и кто его ранил.
— Звать меня Франсуа Мутон, — ответил поэт.
Цирюльник кивнул и сказал:
— Сейчас тебе надо будет подписаться.
— У меня болит…