Наконец Персис встала и взяла со стола фуражку:
– Не уезжайте из города.
30
Вечером у Персис была назначена еще одна встреча – в Институте Ратана Таты на Хьюз-роуд в престижном районе Кемпс-Корнер. Персис знала эти места, там давно обосновалось процветающее сообщество парсов. Институт располагался в двух шагах от Доонгервади – обнесенного оградой леса, скрывающего Башни Молчания. Однажды и ее тело положат на одну из этих каменных башен, дахм, и оставят на растерзание грифам.
Институт Ратана Таты со знаменитой эмблемой RTI над крышей был создан в конце 1920-х для безвозмездной помощи обездоленным парсийским женщинам. Сейчас там работала благотворительная столовая, известная во всем городе своей парсийской кухней.
Фернандес уже ждал ее на шестом этаже у кабинета доктора Акаша Шармы, психотерапевта Франсин Крамер.
Кабинет был со вкусом обставлен: удобный диван, журнальный столик с мраморной столешницей, полки с вазами, кресло с подголовником, в котором сидел сам Шарма, записывая что-то в блокнот. Это был крупный мужчина с мягким животом, округлым лицом и вьющимися седыми волосами. Не поднимая головы, он указал им на диван.
Наконец он обратил внимание на гостей и окинул их испытующим взглядом:
– Я с сожалением узнал о смерти Франсин. В обычных обстоятельствах я бы не имел права разглашать содержание наших бесед. Но, учитывая, как именно оборвалась ее жизнь, я готов помочь вам всем чем смогу.
– Как долго она к вам ходила? – спросил Фернандес.
– Она впервые пришла ко мне около четырех лет назад. Я бесплатно принимаю здесь женщин с психическими проблемами. Обычно это связано с домашним насилием, одиночеством, послеродовой депрессией. У Франсин проблемы были гораздо сложнее. Честно говоря, не знаю, насколько я действительно мог ей помочь. Прошло очень много времени, прежде чем она начала открываться, и даже тогда она ходила нерегулярно. Она могла надолго пропасть, а потом вдруг появиться, когда ей захочется.
– Какие конкретно у нее были проблемы? – спросила Персис.
Шарма почесал нос:
– Франсин хранила темные тайны, и они разъедали ее изнутри. Франсин Крамер – не ее настоящее имя. Она родилась в Латвии, в деревне Эмбурга. Ее звали Катя Эдельберг, она была еврейкой. – Он сел поудобнее. – Когда ей было семнадцать, она попала в Юнгфернхоф, нацистский концентрационный лагерь в Латвии, а потом в другой лагерь, в Саласпилсе. Все это было в конце 1941 года, в разгар гитлеровской кампании завоевания Центральной и Восточной Европы и этнических чисток. Тогда погибли миллионы славян. Люди умирали от голода, массовых расстрелов, работы до изнеможения. Самый ужасный пример – двухдневный расстрел двадцати пяти тысяч евреев из Риги в Румбульском лесу. Я читал об этом статью в прошлом году. – Рот Шармы искривился от отвращения. – Два года в Саласпилсе Франсин – Катя – провела в лагерном борделе. В какой-то момент она забеременела, и ее не заставили сделать аборт. Когда ребенок родился, его забрали. – Он помолчал. – Ей сказали, что о нем – это был мальчик – позаботятся в медицинском учреждении. Только потом она узнала, что тем учреждением заведовал нацистский врач, проводивший нелегальные медицинские эксперименты на людях. Точнее, на детях. Франсин никогда больше не увидела сына. Она пережила войну, но, к несчастью, ее рассудок был поврежден. Мало кто из нас может понять, что ей пришлось вынести. В ней поселились чудовища, выступавшие из темноты всякий раз, стоило ей только закрыть глаза. Она старалась от них убежать и оказалась в Бомбее. – Шарма откинулся в кресле, достал из кармана трубку из вишневого дерева, набил ее табаком и закурил. – В общем-то, это все.
Персис переварила услышанное. Одиночество Франсин, грусть, которую отмечали все, кто был с ней знаком, – все это теперь обрело смысл.
– Она ничего не говорила о мужчине, который появился в ее жизни недавно? Может быть, о любовнике?
Шарма нахмурился:
– Франсин не могла строить нормальные отношения с мужчинами. Нацистский лагерь извратил ее представления о любви и сексе. Она воспринимала свое тело только как инструмент. Она спала с мужчинами ради денег, только чтобы было на что жить.
На широком лице Фернандеса отразилось недоумение.
– Но почему она позволяла так с собой обращаться? Война уже давно закончилась.