– Я не говорю по-немецки.
– Не думал, что мне придется быть еще и переводчиком, – фыркнул Линдли. – Видимо, стоило больше просить за свои услуги.
Кристиан Фукс родился в Берлине, но избежал худших кошмаров войны благодаря врожденному пороку сердца, который избавил его от бомб и пуль на передовой. Его обязанности были менее напряженными и заключались, в частности, в охране военнопленных. Судя по его личному делу, в концлагерях он никогда не служил.
После войны Фукс вышел на пенсию, поселился в живописном баварском городе Фюссен, известном производством скрипок, и устроился на работу в больнице.
– Да, я помню Хили, – ответил он на вопрос Персис. – Известный ученый. Мы говорили с ним о его работе. По крайней мере, мне нравилось его слушать. Я мало что из этого понимал, но он так красиво говорил по-немецки.
– Когда он появился в лагере?
– В сентябре сорок третьего. Я помню, потому что тогда работал там всего месяц. Мне приказали о нем позаботиться, хотя у него и было низкое звание. У всех остальных оно было гораздо выше.
– Позаботиться? Вы хотите сказать, что Хили в Винчильяте не пытали?
– Я ничего об этом не знаю. В смысле, возможно, могли, после того как забрали.
Персис потеряла нить разговора:
– О чем вы?
– Ну, герр Хили пробыл у нас месяц, а потом его увезли.
Несколько секунд Персис молчала, в тишине было слышно ее собственное дыхание.
– Вы уверены, что правильно переводите? – спросила она у Линдли.
– Вы сомневаетесь в моем немецком? – Линдли закашлялся от никотина в легких.
– Почему его забрали? Куда?
– Я не знаю, – ответил Фукс. – Приехал старший по званию, штурмбаннфюрер. Он был из СС, так что мы не задавали вопросов. Он вошел в камеру Хили и разговаривал с ним, а потом вышел и сказал мне, что его забирают.
– Почему тогда в деле Хили сказано, что он пробыл в Винчильяте с сентября сорок третьего по июнь сорок четвертого? Почти десять месяцев.
– Не знаю. Спросите у Пепе. Сальваторе Пепе. Он был главным в администрации и занимался делами всех заключенных. У него были все записи.
Персис помолчала.