– Это сложно объяснить. По той же причине жертвы домашнего насилия постоянно возвращаются к своему партнеру. Чувство вины, отвращение к себе… в нашей психике часто переплетено множество сложных эмоций. – Шарма выпустил дым.
Персис передернуло от логичности его слов. Неужели все на самом деле так?
Во всяком случае, его слова объясняли татуировку на груди Франсин, которую она пыталась свести огнем. Персис вспомнила, что читала о женщинах в концлагерях, которым нацисты ставили подобные метки.
– Больше нет ничего, что могло бы нам пригодиться?
Шарма задумался, потом сказал:
– Когда она пришла ко мне несколько недель назад, что-то в ней изменилось. Она казалась странно воодушевленной. Сказала, что ей все время снится один и тот же сон. В этом сне в заведение, где она работает, пришел нацист. Он старше нее. Она узнала его, потому что однажды он приезжал в лагерь в Латвии, в котором ее держали. Конечно, теперь у него было новое имя – полагаю, как у всех беглых нацистов. Во сне она его соблазнила, а потом убедила встретиться вне клуба, у нее дома. Дело в том, что она не была уверена до конца. Она хотела с ним поговорить, заставить сказать что-то такое, что выдало бы, кто он на самом деле.
Он замолчал.
– И что потом?
– Ничего. – Шарма пожал плечами.
Персис моргнула. В животе у нее что-то сжалось.
– Вы же понимаете, что это был не сон?
Шарма вынул изо рта трубку и провел большим пальцем по нижней губе:
– Я думал об этом.
– Тогда почему вы не обратились в полицию?
– А что бы я им сказал? Что моя эмоционально неустойчивая пациентка,
– А теперь Франсин умерла.
Шарма спокойно посмотрел на Персис и ничего не сказал.
Персис подавила гнев. Он ей не поможет.
– Она описала этого мужчину? Нациста из «сна»?
– Да. Высокий, крупный, крепкого телосложения. Темноволосый. И с длинным шрамом на левой щеке.