– Ой! Это же я!
Казалось, ее так удивило и обрадовало это открытие, что я рассмеялась.
– А что такого?
Из всех фотографий Сьюзан была только на одной. Мы втроем стояли на скамейке у пирса, изображая трех обезьян: ничего не вижу (я), ничего не слышу (Рози), ничего не скажу (Сьюзан). Мне так понравилось это фото, что я повесила его еще несколько недель назад, когда меня еще бесило делить со Сьюзан даже пространство на фотокарточке.
– Не знаю. – Сьюзан с улыбкой придвинулась поближе, чтобы рассмотреть картинку. – Думаю, я не знала, что достойна места на твоей стене.
Она закатила глаза.
– Боже, звучит просто ужасно. Забудь, что я это сказала.
Мы еще немного поговорили о всякой всячине, пока Сьюзан обходила мою комнату, изучая фотографии и пробегая пальцами по корешкам книг. Наконец она наткнулась на мою коллекцию лаков для ногтей и с надеждой подняла один.
– Можно я тебе накрашу?
Мы уселись по-турецки друг напротив друга: я спиной к стене и с рукой, распластанной на полу. Пока она красила мне первые несколько ногтей, мы сидели в тишине.
– Так вы поругались с Сарой? – начала я наконец.
Она кивнула. Я вспомнила первый раз, когда увидела Сару: когда они со Сьюзан забрали меня и отвезли к Рози, еще в сентябре. Тогда мне казалось, что они подружки. Что же случилось?
– Я думала, вы ладите.
Сьюзан выбрала лак из набора, который подарила мне Тэрин пару лет назад, а я его даже ни разу не открыла, храня верность розовым тонам.
– Ага, ладили, – сказала Сьюзан.
Лак был цвета морской волны, с блестками.
– Сара очень милая. Поначалу с ней было странно, но я думаю, мы обе привыкали друг к другу. Но когда я увидела папу… ну, в кинотеатре?
Я кивнула.
– Это все изменило. Меня так пробрало… Я пыталась вести себя как обычно, но у меня не получается.
Я нерешительно помолчала.