Она улыбается — нежно-нежно и слишком понимающе. Хмыкает ее муж, нечитаемо глядя поверх моей головы на застывшего тура — он там дышит еще? Дышит, но через раз, напряженный на все 230 вольт… только тронь — шибанет так, что искры из глаз посыпятся…
— Ты чего? — спрашиваю я у него тихонько, когда мы остаемся одни. Он отвечает не сразу, медленно и явно подбирая слова.
— Этот старик… однажды здорово вправил мне мозги… Но методы его… скажем так… очень экстремальные.
Кажется, я не хочу знать подробности — и судя по лицу его, не узнаю, даже если спрошу.
— Пойдем к администрации? Нужно написать Мару, он наверняка волнуется…
Раш смотрит на меня сверху вниз и улыбается только губами.
— О да… еще как волнуется…
— Вы не можете… протокол не предусматривает… послушайте же…
Тонкий голос на грани писка доносится откуда-то снизу. Игнорировать его не трудно. Особенно, когда в голове другой — механический, бесчувственный.
“Вчера ночью в хранилище производственных отходов на горнодобывающем объекте произошел взрыв. Ударная волна нанесла значительные повреждения близлежащему поселению, спасательные подразделения переведены в режим А1… “
Его поселение. Его дом. Его…
“Численность пострадавших продолжает расти, на месте работают медицинские группы особого назначения”.
— Вы не можете покинуть станцию до конца заседания! Это нарушение статьи пятнадцать, пункт сорок четы…
Вархи мелкие… и не очень подвижные… поймать и вздернуть за шиворот легче легкого.
— А пункт за нападение на членов комиссии при исполнении есть?
Двухголовый идет пятнами — сразу по обоим своим лицам.
— П.п. пункт восемнадцать… статья… статья…
— А если с особой жестокостью?