Погода нелётная

— Нет, другое. Ты их всех… не помнишь? Никого из них?

— Ромолу помню…

— Ромашка… — он отложил снимки и взял её за руки. — Ромашка, они были в Монта-Чентанни. В городе, в южном районе, где взорвался склад, где горело кольцом. Я приезжал потом, там от домов одни остовы, и то не везде. Окна текли ручьями… Они все там были. Всего никак не меньше трёхсот человек, но я нашёл девятнадцать, и одна отказалась фотографироваться. И они все бы не выжили, если бы ты не…

Маргарете показалось: что-то взорвалось у неё в голове.

Она оттолкнула его от себя — с силой, не сдерживаясь. Зажала уши руками. Сгорбилась, сжалась, уткнулась носом в колени…

…небо. Безумное, злое, скручивающееся в тёмный воздуховорот небо. Погода нелётная, порывистый ветер прибивает драконов к земле, над железнодорожной станцией вьётся красный флаг.

Ей кричат что-то, но она взлетает, с трудом удерживая рвущегося из связи дракона. Ползёт по лесенке к створу контейнера, отпирает его и велит зверю подниматься выше, — драгоценный груз из чертежей и приборов разлетается по пустырю листками и осколками. Дракон стремится выше, туда, где не будет пахнуть гарью, отравой и смертью, туда, где не слышно криков, а она бросает его в огонь.

Алое пламя разбивается о морду. На площади паника, и они висят долго, мучительно долго, пока люди освобождают для дракона место. Они набиваются в транспортный контейнер, кричат и давятся, кто-то запирает створы, с земли ей машет здоровенный, как скала, мужик, — и перегруженный дракон кое-как поднимается снова…

— У меня был приказ, — хрипло сказала Маргарета. — Эвакуацию свернули из-за условий, на базе я оставалась одна из всех всадников, и мне приказали…

Она говорила потом: это был плохой приказ. И сама знала, как фальшивы эти слова. Всякий, кто нарушает приказы, считает, что нарушенный приказ был плох; все они оправдывают себя, все они придумывают себе причины и объяснения, все они приводят сотню причин, почему они сделали то, что сделали.

Даже если приказ кажется тебе дурным, ты его выполняешь. Потому что, по правде, ты никогда не можешь и не должен думать за своего командира. Он знает больше, он оценивает иначе, а ты только тратишь время на пустые сомнения.

И если сказано, что из горящего города больше нельзя никого забрать, это значит: нельзя. Тогда ты садишься на дракона, гружёного документами, и ведёшь его к соседней базе, оставляя посади обречённых людей.

Ей потом объясняли: что она сделала — это предательство, а не геройство. Иногда ты думаешь, что спасаешь людей, а на самом деле губишь куда большее их число. Погибли документы — драгоценные, уникальные, — хуже того, они могли попасть в дурные руки, и тогда из-за них умрёт куда больше людей, чем она смогла спасти.

Всё это было условное. Все эти люди, которые могут умереть из-за каких-то дурацких чертежей, — все они были условные. Настоящими были другие люди, те, которые умирали прямо сейчас.

Она не смогла вывезти их всех. Её хватило только на шесть полётов: потом измученный дракон не справился со слишком резкими взлётами и посадками и, надсадно кашляя от дыма, ввинтился в небо у самых горящих городских стен — к счастью, уже с другой стороны. Им всем повезло гореть уже обычным огнём, не зелёным…

Тот мужик, надёжный, как скала, что руководил залезающими в грузовой контейнер людьми, навсегда остался в Монта-Чентанни.

— Ты! — она снова толкнула его, ударила кулаками в грудь так, что Макс шлёпнулся на доски дворового настила, — это ты, герой, должен знать, что приказы… что все эти «если бы»… что…

— Я знаю, — серьёзно согласился Макс.

— И командир объяснял, что…

— У него было немного совести, у этого твоего командира. Ему было бы лучше, если бы ты умерла. Но он, я так думаю, не смог.