Погода нелётная

Чтобы разглядеть за тенями хоть что-то.

Глава 9. Друг человека

Чтобы стать клиновым дивизиона, мало хорошо летать: нужно ещё обладать кое-какими мозгами, уметь читать карты, понимать тактику, быстро соображать в бою, заслужить уважение команды и не взбесить начальство. Лизать командирам задницы было не слишком принято — с неба плохо видно нашивки, — но в клиновые редко берут конфликтных истериков, не понимающих слова «приказ».

Макс стал клиновым почти случайно, когда в одном из длинных вылетов его предшественник сгорел, а отряд — всерьёз потрепало. Боевую задачу они тогда выполнили, а Макс так клиновым и остался. Хотел бы — пошёл выше, но его и так слегка мутило от документов, расписаний и всей прочей штабистики, которой дальше становилось бы только больше.

Словом, служба вовсе не состоит из того, чтобы рассекать через небо, волосы назад. Но полёт, конечно, всегда был первичен. И Макс вполне заслуженно считал себя в своём деле одним из лучших: у него был второй результат в дивизионе по подбитым целям, он учил ребят состреливать снаряды в полёте и на каждом смотре показывал в воздухе «фокусы». Макс обожал небо, чувствовал к воздушным фигурам пьянящий злой азарт и сливался с виверной так, что часто ощущал себя шестилапым чудовищем, вёртким, ловким и неуловимым.

Всё это невозможно без недюжинного таланта, а ещё — своеобразной любви к зверям. Макс тянулся к животным с детства, и хотя сперва это были всё больше кони, виверны занимали в его сердце какое-то особенно место. Он считал каждого своего летуна другом, переживал за их раны и горевал по их гибели, а звери — отвечали ему взаимностью.

Тем страннее было теперь, когда Рябина вдруг шумно вдохнула и спрятала от него мохнатую голову в полотнище крыла, — вместо того, чтобы, как это обычно бывало, нырнуть в связь и стать единой со своим всадником.

— Ленится?

Макс с усилием расслабил плечи и бросил в сторону:

— Вредничает. Совсем как ты!

По правде, Маргарета не вредничала. Утром она всерьёз напугала его стеклянными глазами и мягкими, заторможенно-тягучими движениями: в первый момент Макс даже вспомнил старые байки, будто с северного столпа на наш однажды хлынули загадочные душееды, которые проникали прямо в голову через ухо, а потом заменяли человеческий мозг своей склизкой, похожей на зелёные сопли натурой.

Но потом девушка встряхнулась, оттаяла. Отшутилась чем-то, отстучала в центр свои числа. Отказалась даже говорить о переезде Макса на станцию, пока не закончит работу, припрягла гостя натаскать воды от ключа, вычистила площадку под навесом от жёсткой виверньей шерсти, слетала везде, как надо, — Макс, ужаснувшись при виде дурацкого шарфика, безапелляционно надел на неё свои очки и шлем. И вот теперь Маргарета деловито сматывала верёвку и с любопытством глазела на его оглушительный провал.

За прошедший день поляну развезло ещё сильнее: девушка топла в грязи почти до середины икры. Правда, и сапоги на ней были болотные, резиновые и выше колена, так что Макс в своих промокших насквозь лётных ботинках чувствовал себя ещё более избитым судьбой.

— Не позорь меня, — шепнул он Рябине и погладил ладонью крыло.

Виверна глухо хекнула и спрятала голову ещё глубже. Всё время после падения она вела себя примерно и по большей части дремала, как и положено восстанавливающемуся зверю. Кажется, Максу ни разу даже не пришлось всерьёз входить с ней в связь: они и так неплохо справлялись.

Теперь Макс чесал виверну так и эдак, пощекотал пером зелёного лука, с силой провёл ногтём вдоль кости первого пальца. Рябина оставалась непреклонна.

— Может, ей нездоровится ещё? — Маргарета тоже выглядела озадаченной.

Шлёп! Девушка бросила скрученную верёвку в висящий на дереве мешок, и он влажно ударил о ствол. Маргарета прочавкала через грязь, присела рядом, глубоко склонив голову, будто пыталась перевернуться, чтобы быть с висящей под насестом виверной в одном измерении. По плащу стекали вниз капли.

— Да глупости, ты посмотри на шов.

Зашила Маргарета и правда хорошо, аккуратно. Да и заживало на виверне, как на собаке: место разрыва теперь выделялось только чуть вспухшей красноватой линией. Сколько прошло со дня падения — недели две? По всему выходило, что Рябине пора уже потихоньку подниматься в воздух.