– С чего вдруг такая милость?
Угловатый в движениях, как после ранения, да, собственно, так оно и было, Ли снова без приглашения сел в обитое плюшем кресло. Нет, оно не скрипнуло и не дрогнуло. Просто должно было быть для него маленьким, а пришлось как раз.
– Я не буду лгать, что полюбил тебя, как только увидел.
Мужчина не смущался, как смущался бы юнец. Он говорил спокойно и певуче. На китайском или на русском, на лисьем ли делалось предложение, Саша не понимала. Понимала лишь смысл, он был важен. Но не только смысл.
– Наша первая встреча – мой долгий путь к тебе, выстроенный мной же, но хули-цзин верят в законы судьбы и неба. Я искал совсем другую, но миньон[95] привел к тебе. Я был поражен, но сейчас понимаю – мелкий был прав.
– Кого же вы искали?
Саша села напротив. Стоять – словно сдавать экзамен у доски. Второе кресло было точно таким же, как первое, – маленьким. «Как он-то помещается?» – пронеслось в голове, как обломок мачты проносится мимо утопающего.
Ли Чжан продолжал:
– Не беловолосая Ен Ху, а ты – самая сильная. Жемчужина в раковине не знает о своей красоте и ценности, так и ты среди северных белых варваров пребывала в неведении о себе. Жемчужина в раковине – лишь помеха моллюску, но острый нож охотника за речным сокровищем вскроет раковину, и свету явится прекрасное. Моллюск умрет, из недр его выйдет принцесса. Через боль и страдания засияет красота.
Беловолосая? Ен Ху? Лизка Васильева – самая сильная лиса-оборотень? Да ладно! Ведьма – может быть, характер дурной, но… Что-то не складывалось. Словно песчинка, но не в жемчужнице, а в туфле. Но она же сама видела и все Лизкины изменения, и тогда, ночью на остановке, и на зооферме… Но что-то было не так. Голос Ли мешал сосредоточиться, вытряхнуть эту занозу «не так» из мыслей, чтоб понять…
Принцесса? Фу, какая пошлость, подумалось тут же Саше. От дорам и высокопарных речей ее сердце не таяло никогда. Или она не решалась дать себе право примерить роль принцессы? Легкий зуд пошел по позвоночнику, стало покалывать внизу. Так прижигает на плохо сделанном электрофорезе.
– Я понимаю, что ты чувствовала и что тебе пришлось вынести, когда вскрывали твой привычный мир, – продолжал Чжан. – В Срединном царстве[96] много тысяч лет не принято говорить о чувствах. Долг, судьба, добродетель, ум приводят к успеху и почету. А чувства равны страсти. Страсти ведут к гибели. Но ты лишь наполовину из Поднебесной, а я – наполовину лис по рождению. Нам предстоит долгий и трудный путь, примут ли нас наши новые родственники? Разве ты не чувствуешь страха? Неуверенности?
Второй укол, еще больше дрожи. Второй хвост встрепенулся, поняла Александра. Она испугалась, что подпалит обивку кресла, и села на самый краешек.
Ли Чжан по-своему истолковал ее движение. Он тоже подался вперед. Его черные глаза рассекал вертикальный зрачок. Лисий зрачок. У нее такие же? Или будут такие же?
Ли Чжан посмотрел на Сашу как тогда, при их первой встрече, на рыжего недолисенка Лаки – гипнотически. Кислицкая, неискушенная в сердечных делах, почувствовала, что в груди у нее, под ребрами, – большой кусок льда. Мешает дышать, давит. Но чем больше Ли смотрел на нее, там больше таял этот лед, выступая капельками на коже, от затылка до копчика. Запахло фиалками, когда влага выступила у невидимых девушке хвостов.
– Ен Ху – самая древняя из известных мне лис. Ен Ху и ее сын – самые древние на севере Поднебесной. Старые лисы почти обхитрили меня, держась все время рядом с тобой и здесь, и в России. Я не мог понять, кто из вас лиса, хотя никогда не ошибался раньше. Я чуть не потерял их, они чуть не сбежали от моего гнева. Это мой дар и мое проклятие – видеть лис и не иметь возможности к ним подойти. Но я нашел тебя, и вы с братом все изменили.
Он помолчал. Он совсем не выглядел неуверенным или романтичным. Он хотел только говорить, поняла Саша. Он ни с кем не говорил раньше. Он же не про нее, не про них, он про себя говорит. Про свое искалеченное нутро.
Еще один легкий удар током по спине – еще один выпроставшийся хвост, похоже. В комнате становилось жарко.
– Сотни лет лисы отвергали меня, и ты первая – пожалела и приняла. Поделилась своей силой, и я буду тебе благодарен весь век, пока не спущусь в царство мертвых или не вознесусь к звездным лисам.
Он снова стал на колено перед Сашей. Четыре тона путунхуа[97] сливались в мелодию альтового шена. Чжан продолжал говорить, а Кислицкая, та, что была Сашей, уже почти плыла в этой тягучей, мягкой речи, как в реке, и глаза сами закрывались, а огненные хвосты – она чувствовала – выпрастывались один за другим, раскачиваясь огненным шлейфом за спиной. Они колыхались, как водоросли, обволакивая ее, озаряя комнату красноватым чувственным светом, заглушая пробуждающийся день с его банальным солнцем.
ebooksa