И все мои девять хвостов И все мои девять хвостов

22
18
20
22
24
26
28
30

Сестра сопротивлялась. Сестра спорила. Сестра посмотрела на него и пожалела, не узнала, но пожалела. Алекс почувствовал, как она боится, она тоже боится, но она сопротивляется.

Ши чуял лисьими ушами каждое ее слово врагу и каждую ее чуйку внутри. Когда она завизжала, когда она позвала подругу, когда она – слабая девчонка, не чующая своей силы почти богини, – кинулась в бой, не просчитывая шансы на победу, а на одной только отчаянной смелости лаовая, его тоже ожгло внутри. Он перестал думать. Он перестал рассчитывать, он изо всех сил бросился к сестре на выручку, распустив все свои девять огненных хвостов!

И дальше была битва. Сражение. Воин из нации героев один стоил десяти простых воинов. Ему даже не нужен был командир. Ши рванул со своего пластикового креста напролом, не через запечатанную магией дверь. Героям не нужны двери, лисам не нужны двери, диким ордам не нужны двери, им нужен только веский повод двигаться к цели. Проход они сделают сами.

Алекс всегда плохо управлялся с вещами, его сила была в другом, но сейчас закаленное стекло, за которым диким цветком сияла его потерянная сестра, его найденная половинка иероглифа, закаленное стекло, выдерживающее пулеметную очередь, оплавилось и рухнуло от жара его хвостов. Горячий вихрь от взрыва покорежил пространство и оплавил панели с замком-талисманом. Графемы покорежились и потеряли смысл. Путь наружу был свободен. Но Ши теперь и не думал просто сбежать.

Держа за руку преобразившуюся сестру, он сам изменился. И, видят предки и звездные лисы, ему больше не хотелось просто модной комфортной жизни красавчика-сибарита, ему не хотелось шмоток и еды, веселья и блуда, ему хотелось великого.

В чем это великое, он не осознавал, но это точно была какая-то космическая сопричастность, масштабная, огромная, как мораль, закон, небо, справедливость. Хотелось действовать, и действовать величественно, например покарать злодея, пребывая на службе добра.

Но сестра одернула, не дала злу проникнуть в источник силы. Ее план был лучше, глубже и изощреннее. Впервые Ши признал без сожаления и высокомерия, что женщины держат половину неба. Не потерять, но приобрести брата получилось лисьему племени.

Алекс не удивился, когда после битвы из темноты вышла беловолосая Старшая и поклонилась им с сестрой.

Он не удивился, когда та появилась рядом с ними на остром коньке крыши павильона, освещенном светом полной луны. Брат и сестра отпускали к принцессе луны сердца погибших братьев. Черными комьями сердца скатывались по черепице вниз до загнутого вверх края и взлетали оттуда, сияя, набирая по пути свет. Удивительное это было зрелище: темный шар светлел, загораясь изнутри, и в самом глубоком месте становился нежно-перламутровым, а небо принимало его уже золотистым. Прежде чем исчезнуть, жемчужина лисьей силы размером с луну застывала на небосклоне. На сердце живых лис делалось светлее – верный знак, что погибшие братья ушли в свет.

Старшая спросила:

– Юный Ши, ты уже решил, как проведешь свой первый взрослый год?

Ши поклонился и чуть не потерял равновесие. Старшая прикрыла ладошкой рот, пряча улыбку, как в ночь их знакомства. Затем дотронулась до своего идеального подбородка. Ши смутился, но не слишком. Слегка.

– Да, Старшая. Я хочу менять реальность этого мира в сторону добра. Думаю стать знаменитым киноактером и защитником природы. Наверное, придется поступить в Лондонскую академию музыкального и драматического искусства[84].

Изящная ладонь Старшей передвинулась вверх, к раскосым глазам.

Как все было и чем все закончилось по версии Полукровки

Версия, которую он помнил

Пу Сунлин тогда позволил себе не только вечерний рис, но и чашку желтого вина, того самого, которое прибавляет жизни, если пить его горячим. Был повод – на семьдесят первом году жизни поэт, новеллист, письмовед, «вечный студент» из древнего, но обедневшего рода исполнил мечту отца и сдал первый государственный экзамен. «Жизненное благополучие в Китае связано с успешным прохождением экзаменационных испытаний», – думал писатель, смачивая свои совсем белые усы в пахучем вине. Маленькую чашку он мог смаковать долго, хоть целый вечер. Научишься и такому, когда всю жизнь ешь не досыта. «Успех на экзаменах дает право занимать определенные чиновничьи должности, становится основой последующей карьеры. Но зачем она мне сейчас, когда я уже даже не на горном склоне жизни, а на подошве жизненной горы?! Улыбается ли отец сейчас, глядя на меня с небес?»

Прапрадед писателя был студентом-стипендиатом, его прадед добился лишь первого звания, не дававшего прав на стипендию, дед же Пу Сунлина не имел никакой степени. Пу Пань, отец писателя, как и его предки, упорно изучал канонические книги, надеясь выдержать экзамены и получить возможность продвигаться по службе, но судьба не была к нему благосклонна. И чтобы прокормить семью, Сунлина и двоих его старших братьев, благородный человек из древнего рода взял в руки не свитки и пять сокровищ ученого, а весы и счеты: отец семейства занялся торговлей. Подвиг это или судьба?

Никто не знал старика Пу Сунлина в лицо в этой лапшичной Цзинаня[85], он тут тоже никого не знал. Шаньдун – большая провинция, Цзинань – большой город, Поднебесная – большая страна. По дороге сюда, в лапшичную с постоялым двором в комплекте, писатель проходил мимо разных лавок. В одной из них, где чай и сладости продавали вместе с картинками и флагами для деревенских праздников, он видел и свои «Лисьи чары». И «Монахов и даосов»[86] тоже видел. И ему уже было все равно.

Он отхлебнул еще вина, подцепил кусок мяса в чашке, отправил его в рот. Тепло разлилось внутри сухой грудины. Блаженно прикрыл глаза бывший «вечный студент», а когда открыл их, заметил – на столе появилась еще одна чашка вина. А потом хозяин поднес целый кувшин.

Высокий тонкий юноша, почти ребенок, сидевший в углу, спрятал глаза и склонил голову, когда старик поискал взглядом щедрого дарителя.