Вор

В других видениях Севир карал мечом безумцев, садистов и насильников, тиранов и воров.

Севир справедлив и суров. О нём пишут песни, он занимает место в истории как самый достойный правитель.

Казалось, что в фантазиях он дотрагивался до чего-то важного. Чем желаннее и невероятнее были события, тем сильнее захватывал восторг. Иногда Севир корректировал детали и добавлял в диалоги более удачные слова, менял декорации и времена года. А порой он копался в воспоминаниях, воображая, как можно было поступить иначе, изменить ситуацию.

Не идти на то проклятое озеро или пойти одному, но тогда…

…я ведь умер давным-давно…

…но тогда Севира выбрасывало из видений в холодном поту, будто он касался чего-то запретного. Чтобы успокоиться, приходилось снова окунаться в блаженные фантазии, где Севир спасал брата.

Севир смеялся и плакал от счастья, по его воле болезнь Сенриха отступала, это ведь было так просто: привести анатома из седьмой ветви, изучить строение сердца, найти волшебный дар – столько всего можно было сделать! Севир так много раз проживал этот желанный, переворачивающий душу момент, когда Сенрих оживал, что, возвращаясь к реальности, заново осознавал утрату, но эта боль стоила коротких мгновений счастья.

Были и другие фантазии. После ссор с отцом Севир подолгу сочинял целые монологи. В голове строились ровные, красивые, сильные фразы, где каждое слово было точным, словно стрела, выпущенная убийцей в цель. Отец в этих видениях либо молчал, либо Севир затыкал Стефану рот. Это чувство казалось почти осязаемым: то, как его руки сжимали жирные губы, как хватало сил макнуть отца лицом в грязь и держать, пока тот барахтается.

«Я не виноват, что Сенрих погиб, это не моя вина! Пойми ты уже наконец, мерзкий озлобленный пьяница!»

Что странно, во снах Севир не мог повторить ничего подобного. Рот забивался вязкой землёй, и все слова приходилось выдавливать с трудом. Севир плевался, а комья всё лезли и лезли. Он ненавидел эти сны. В них он не имел власти и всё шло не так, как хотелось.

Сегодня у него нашёлся особенный повод отдалиться от реальности. Севир перевернул шкатулку и щёлкнул верхним квадратом.

Зной. Песок сыплется с каменных домов. На дороге, в прозрачной, невесомой тени сидит девчонка. Её одежда и чёрные волосы покрыты слоем пыли. Ноги стоптаны. Кожа вся в трещинах, как и мёртвая земля вокруг. Севир видит, как жажда съедает девчонку изнутри. Но Лика ещё держится. Терпит. Надеется на что-то. У неё такой же сосредоточенный взгляд, как тогда, когда она колдовала над его шкатулкой.

Севир нахмурился. Это видение ему не понравилось. Он щёлкнул другим квадратом.

Труп Лики лежал на горе из костей. Мутные зрачки застыли. Рядом копошились крысы.

Нет. Это было неинтересно. Ещё щелчок.

Девчонка смотрит на храм богини и не заходит внутрь. Она направляется к окраине города, долго ищет среди шум-травы неприметные чёрные ягоды: сморщенные, сухие и ядовитые.

Севир улыбается.

«Да. Сдайся. Пусть тебя убью не я, не солнце, не богиня. Сделай это сама. Решайся. Выбери смерть».

Ягоды веретинника росли по всему свету. Пожалуй, это первое растение, которое родители показывали детям и учили отличать от ядовитого собрата – морщеглаза. Выглядели ягодки одинаково: чёрные, сухие, с мелкой косточкой. Листья на тонких веточках были колючими, вот только если потереть такой листик, то от морщеглаза слезились глаза, а от веретинника нет.

Проблема в том, что у Лики щипало без всяких листиков. А что, если рискнуть?