До неё дошло, что я не собираюсь сдаваться, что не намерена подчиняться её золотистому голосу. Она умоляла: «Не бросай меня», я поднялась по лестнице, но крышку люка не открыла, потому что услышала голоса мужчин, которые пели, зазывали меня. Они намерены причинить мне вред. В этом месте бушует злость.
Было очевидно, что она обезумела от голода и усталости, так я ей и сказала. Откуда она знала о монахах? Я велела ей оставаться там, ждать и не шуметь. Когда я подошла к двери, она присела на корточки и обняла мои ноги. Я почувствовала её резкий и сладковатый аромат – рай на краю пропасти, кристально чистая синева.
Она выкрикивала слова, которых я не понимала:
Я велела отпустить меня и сказала: если она хочет остаться в живых, пусть не говорит на запрещённых языках, а то ей вырвут язык. Она в ужасе взглянула мне в глаза и через несколько секунд, которые показались заключёнными в капсулу минутами и столетиями, заключёнными в годы, медленно встала и, вся в слезах, присела на ступеньку лестницы.
Я объяснила, что ей нужно спрятаться, ведь уже рассвело, и пообещала принести воды.
Когда на небе появились полоски оранжевых облаков, я ушла. Вдали, в саду, заметила одну из Ясновидиц. Я спряталась за деревом и передвигалась как можно медленнее, чтобы она меня не услышала. А когда она наклонила голову, чтобы уловить звуки рассвета земли, незаметной работы насекомых, скрытые послания, передаваемые друг другу деревьями через корни, мне удалось проскользнуть за дверь так, что она меня не заметила.
Как только я добралась до моей кельи, сразу же умылась и вымыла ноги водой из ручья безумия, которую служанки приносят каждый день. Она отличается от воды, которую пьём мы и сверчки. Пьём росистую влагу, которую Сестра-Настоятельница собирает своими перевернутыми пирамидками. Она не позволяет нам их видеть, они находятся под охраной. Говорят, что пирамидки эти стеклянные и что роса концентрируется на их стенках и таким образом накапливается, а оттуда стекает в ведро, которое стоит в углублении. Некоторые утверждают, что пирамидки сделаны из ткани и система в действительности гораздо сложнее. Другие говорят (шепчут), что всё это выдумки и что мы пьём воду только из ручья безумия. Вот почему, мол, некоторые среди нас безумны или умственно отсталые, как Мариэль, и среди избранных нет одарённых, они не какие-то особенные, а просто невменяемые. Я-то знаю, почему они так говорят.
Однажды, давным-давно, мы решили (без ведома Сестры-Настоятельницы) искупаться в ручье безумия. День выдался жаркий, солнце обжигало нам кожу, и наша группка отправилась охладиться. Я лишь окунула ноги и смочила волосы на голове, а вот некоторые рискнули погрузиться в воду. Поскольку ручей мелкий, они расположились так, чтобы вода текла по телу, принося прохладу. И тут Каталина совершила ошибку, открыв рот. Когда они вышли из ручья и мы стали обсыхать, она обхватила голову руками. Сначала не произносила ни слова, а только сжимала голову и хлопала ресницами. Купаться в ручье безумия нам запрещено, и мы должны были вернуться до того, как кто-нибудь нас обнаружит, поэтому я встала и встряхнула её, чтобы она пришла в себя. Наконец она заговорила: «Мои мысли кишат пауками. Я ощущаю кончики их лапок, они вроде горячих булавок, которые очень медленно вонзаются в мой мозг». Она не кричала, говоря это, а просто повторяла, пока не потеряла сознание. Теперь никто не утверждает, что нам дают пить воду из ручья безумия, – Сестра-Настоятельница лично взялась за искоренение таких слухов. А ещё она не позволяет нам увидеть сверчков, которых мы благодарно и смиренно поглощаем. Мы их не видим, но слышим издаваемый ими звук – незаглушаемый стрекот, пронзительный, резкий, пронизывающий нас насквозь.
Я посмотрела на стакан с водой на столе. Свет свечи был слабым, но мне показалось, что я вижу в воде необычное движение, словно что-то живущее внутри.
(Неужели эта вода из ручья безумия?
Не сошла ли я с ума?
Помешалась?
Стала слабоумной?)
Перед тем как лечь в постель и заснуть на несколько минут, я вспомнила о кварце в кармане моей туники. Вытащила его и увидела, что это чёрный непрозрачный камень. И с трудом сдержала возглас ярости.
Жестокая, коварная Лурдес подменила его, когда оставила Младшую Святую в Башне Безмолвия. До сих пор не пойму, как я сглупила, как проявила такую наивность. Ведь Лурдес не могла допустить, чтобы подобное сокровище застряло в руках трупа.
Мне захотелось
Хочу…
Мама говорила, что у неё никогда не выдавался хороший год. И что последними, кто познал хоть какое-то благополучие, были её прабабушка и прадедушка. А ей выпало жить в условиях экологических катастроф, которые усугублялись день ото дня. «Но мы с тобой, – говорила она, – по крайней мере пока можем прокормить себя, спокойно жить в своём доме, где под крышей гнездятся ласточки». Мама верила, что ласточки прилетают только в счастливые дома. «Откуда они это знают, мама? Как отличают счастливый дом от несчастливого?» – «Дело в том, что счастливые люди излучают сияние, которое распространяется и пронизывает всё вокруг». – «Что означает “пронизывать”?» – «Свет сливается с тем, к чему он прикасается. И ласточки видят его».
Но должно быть, я идеализирую свои воспоминания.
Вероятно, это выдумки, в которые мне хочется верить. Моя мать позволила себе умереть на кухонном полу – от голода, печали, истощения. И я не виню её за то, что она бросила меня.