Нечестивицы

22
18
20
22
24
26
28
30

А в Обители Священного Братства ласточек нет. И мы не различаем времена года, за неделю можем прожить все четыре сезона сразу, один пронизывает другой, они саморазрушаются, зимний холод замораживает весенний день, жара растапливает осенний покой, и все они обрамлены пронзительной тишиной, распространяющейся всё быстрее и быстрее. Тишиной птиц, которые уже почти не поют.

Кто-то из Священного Братства пытался называть запретный календарный год, но Сестра-Настоятельница позаботилась пресечь этот слух поркой кнутом. В результате мы не ведаем, в каком году живём. Впрочем, я надеюсь, что если кто-то читает сейчас мои страницы, то происходит это в мире, где время измеряется искусственно, хотя известно, чтó представляет собой данная конструкция, даже если мы интуитивно понимаем: за такой структурой чисел нет ничего, кроме настоящего. Быть может, в будущем где-то снова наступит ПЕРВЫЙ ГОД или это будет ГОД КРАСНОГО ДРАКОНА и цифры перестанут использоваться, их заменят красивыми определениями, такими, например, как ГОД СВЕТЛЯЧКОВ и ГОД НЕВИДИМОГО ВОЛКА. А в каком году по восточному календарю мы сейчас живём? А как он называется на иврите? И почему мне так важно, исчезнут ли время и пространство, если мир уже рухнул? Возникнут ли снова границы и страны? Сегодня, здесь и сейчас, дни не имеют значения. И даже месяцы. Они исчезают, как песок между пальцами, не оставляя следов. За исключением времени, находящегося в моей ночной книге, в этом тайном календаре. День этот мог бы называться ДНЁМ ОЛЕНЯ.

После того, как я принесла ей воды и немного еды в Башню Безмолвия, где она спряталась, как я и потребовала, и после того, как служанка нашла её в саду в обморочном состоянии (это я посоветовала притвориться потерявшей сознание и не помнящей, как она здесь очутилась), вслед за тем, как служанка побежала оповестить всех и зазвонил колокол, после того, как другая служанка с безопасного расстояния окатила её водой, после того, как она притворилась очнувшейся и ничего не соображающей, после того, как мы велели ей держаться подальше от нас и отправили её в Монастырь Очищения, после тамошнего карантина, после того, как встревоженная служанка со слезами на глазах (из-за боязни чем-нибудь заразиться) напоила и накормила её (под присмотром Сестры-Настоятельницы, вооружённой кнутом), после того, как подтвердилось, что у неё нет никаких признаков заразы, после того, как Сестра-Настоятельница изрекла «Добро пожаловать», сегодня мы официально примем её в Священное Братство.

Сегодня, в ДЕНЬ ОЛЕНЯ, в её день, ей будет выделена келья и присвоено имя. Сегодня её облачат в чистую тунику, содрав испачканное платье и сняв ботинки-берцы. Сегодня, пока не стемнело, я пишу, уединившись в своей келье без окон, при слабом свете, который проникает через щель, обретённую с таким упорством и старанием, через щель, позволяющую мне легче дышать. Пишу я в ожидании колокольного звона, возвещающего начало церемонии.

Да, давно у нас не появлялось странниц – столь очевидных кандидаток в избранные или Просвётленные, поэтому сегодня Обитель Священного Братства похожа на растревоженный осиный рой. Стрекот сверчков смешивается с подземным бормотанием беспокойных, настороженных голосов.

* * *

Олениху теперь зовут Лусией.

* * *

И молвил Он нам: дабы стать Просветлёнными, вам надо прекратить быть злобными цветками, скорпионами, изобилующими ядом и скверной, острохвостыми тварями, распространяющими апатию и пороки, источающими зловоние на весь мир. Мы все уставились на Марию де лас Соледадес, которая опустила плечи и склонила голову. Она не произнесла ни слова, потеряв дар речи. Одна из ран, оставленных власяницей, воспалилась. Мария де лас Соледадес прикрывала рот рукой, но мы каждый день замечали, как деформируются её губы, как они распухают, как из них сочится белёсая жидкость. Это знак позора.

Сестра-Настоятельница застучала своими чёрными тяжёлыми ботинками по светлому деревянному полу. Стук едва слышный, но я его улавливала. Это стук, похожий на уколы. С её бедра свисал кожаный кнут, особый хлыст. Было облачно, и витражи утратили свою прозрачность. Белый олень выглядел тёмным, размытым. А Он пригрозил нам непрекращающимся огненным ливнем и горящими песками. Как всегда, Он был невидим, и, хотя Его голос накатывал чёрной волной, способной превратить в камень твою кровь, нечистую кровь, я слышала его вдали, как эхо, затерянное в пещере, потому что я не могла перестать чувствовать присутствие Лусии. Она рядом со мной, она доверяет мне. Нас объединяет тайна, нас объединяет преданность.

Я дотронулась пальцем до грубой ткани её туники и почувствовала бездну аромата Лусии, ощутила кожу, пропитанную голубоватым раем, в который мне хотелось погрузиться, окунуться, броситься навсегда. Мне трудно было сосредоточиться, потому что Лусия излучала и что-то ещё. Страстное желание? Нет, она не была отягощена многоголовой гидрой, которую представляет собой желание. А меня оно переполняло. Как и всех нас. Служанки желают перестать прислуживать, хотя и не смогут этого достичь, ибо на всю свою жизнь останутся теми, кто они есть. Мы, нечестивицы, желали перестать быть таковыми, поскольку могли бы заполучить статус избранных (искалеченных) или Просветлённых. Мы могли бы стать посланницами света, если бы достаточно жертвовали собой. Однако нас не заметили достаточно быстро и определённо. Нам было трудно приспособиться и разобраться в происходящем. Некоторые даже не владели языком Обители Священного Братства. Нет, у Лусии не было желания. У неё была уверенность, свойственная людям, просчитывающим свои действия заранее, планирующим стратегию или просто сознающим, что они – особенные.

Будто зная об этом, словно кто-то обозначил ей необходимые шаги и жесты, Лусия поразила Сестру-Настоятельницу на церемонии смены имени. Лусия выглядела покорной, прилежной, благодарной и восприимчивой к тому, что от неё требовалось. Словом, дисциплинированной. Она преклонила колени ещё до того, как ей велели, постоянно держала голову опущенной и приняла новое имя так, будто оно всегда ей принадлежало. Проявила абсолютную кротость. На протяжении всей церемонии Лурдес взирала на неё с вымученной улыбкой. Все мы поглядывали на неё с подозрением, испытывая неловкость. Тогда я уже знала, что Лусии хотят причинить вред и не позволят претендовать на выдвижение в избранные или Просветлённые. Но в тот же самый момент мне было известно, я знаю это и сейчас, когда пишу красными чернилами из ядовитых ягод, что буду защищать её, даже если она станет моей соперницей в случае, если я тоже захочу стать Просветлённой. Ведь мне хочется чувствовать себя в раю как можно чаще.

И никто у меня этот рай не отнимет.

* * *

Цирцея. Волшебница.

Я увидела блеск её жёлтых глаз, когда мне пришлось сбежать из города, чтобы взрослые не могли меня найти. С собой я прихватила только нож и страдала от голода и жажды.

Но пока что я не могу о ней писать, потому что Цирцея забрала часть моего света, того света, который так нужен мне, чтобы он снова заструился по моим венам.

Совершить очищение.

* * *

Вот уже несколько дней, как небо грязного, глинистого цвета. Чёрные облака на нём выглядят спокойными. Однако их неподвижность нервирует нас. С того дня, как мы приветствовали Лусию, нам кажется: вот-вот пойдёт дождь, приближается буря, но ничего не происходит. Просветлённые объявили, что пойдёт кислотный дождь. И Сестра-Настоятельница приказала служанкам позаботиться о животных (которых мы никогда не видели ни в саду, ни в загоне. Они вообще существуют?) и укрыть те немногие посевы, которые у нас есть. (Какая польза от укрытия? Отравленная вода всё равно проникает в почву и достигает корней растений.)

Кислотный дождь опасен. Он сжигает всё.

Об этом они и шепчутся: дождь может испепелить нас изнутри, наша кровь затвердеет, хотя с тех пор, как я здесь, дождь всегда был лишь водой, падающей с неба, водой, которую мы собираем и храним, как жидкое золото. Никто не может объяснить, как и почему возникнет кислотный дождь, если заводы уже не работают, а людей становится всё меньше и меньше. Но Сестра-Настоятельница упорствует, зная, почему может пойти кислотный дождь, ведь избранные и Просветлённые подтвердили ей это. Ходит молва, что после миграции, к которой её, как и многих других, подтолкнули торнадо, засухи и голод, сделавшие их страны непригодными для существования человека, она попала к обитателям древних племён, племён мудрых женщин, которые научили её выживать, не полагаясь на цивилизацию, ещё задолго до катастрофы. Потому что им были известны предзнаменования. А ещё рассказывают, что Сестра-Настоятельница участвовала в войнах за питьевую воду, в самых жестоких битвах, в которых уничтожили тысячелетние племена, что она до последнего защищала своих и что побывала пленницей, рабыней, а потом сбежала. У нас нет возможности проверить что-либо из этого, но мы верим всему, ибо Сестра-Настоятельница проявляет отдельные эпизоды своей жизни на каждом шагу, они присутствуют, они постоянно здесь, они безмерны, мы ощущаем их и поэтому боимся и восхищаемся ими.

Сестра-Настоятельница объявила, что мы, нечестивицы, должны принести жертву, дабы сохранить чистоту нашего пространства, чтобы не нарушилось зыбкое равновесие, а загрязнение не повлияло на Обитель Священного Братства и Бог предотвратил кислотный дождь. «Без веры нет заступничества», – повторила она, несколько раз звоня в колокольчик. Полные Ауры увидели знаки в небе. Ясновидицы услышали знамение в жужжании насекомых, в малейшем движении облаков, в росте растений. Младшие Святые возвестили их небесным пением, а Просветлённые, посланницы света, вынесли определение, что это – кислотный дождь.

Это – испытание, вскричала Сестра-Настоятельница. Ещё одно испытание, из которого мы выйдем победительницами. На этот раз мне было трудно в это поверить, поскольку колокольчик не переставал звонить, словно его движение порождало какое-то заклинание, способное отвести угрозу кислотного дождя.