Калдервелл вдруг резко обернулся с загадочной улыбкой на устах.
– Сын мой, – сказал он, – мне показалось, что Алиса уж слишком многое вам рассказывает. Кто же она?
Аркрайт засмеялся.
– Я же говорил. Мисс Алиса Грегори, подруга миссис Хеншоу и моя. Я знаю ее много лет.
– Хм, и какова же она?
– Она? Ну… она – это она. Вам стоит познакомиться с Алисой. Она настоящая соль земли, – улыбнулся Аркрайт и встал, увидев, что Калдервелл надевает пальто. – Куда вы спешите?
– Хм… – сказал Калдервелл, не замечая вопроса. – И когда же, если мне будет позволено спросить, вы собираетесь приправить этой солью свою жизнь, так сказать?
Аркрайт рассмеялся. Лицо его ничуть не изменилось.
– Никогда. На сей раз вы ошиблись. Мы с Алисой хорошие друзья – всегда были и всегда будем, как я очень надеюсь.
– И ничего больше?
– Ничего. Мы часто видимся. Она музыкант, а Хеншоу так добры, что часто приглашают нас вместе. Вы обязательно познакомитесь с ней. Она часто бывает у Хеншоу.
– Хм, – Калдервелл посмотрел прямо в глаза собеседнику. – Значит, вы уступаете мне дорогу?
– Безусловно, – взгляд Аркрайта не дрогнул.
– Хорошо. И кстати, я полагаю, что вы скажете мне, как я когда-то сказал вам, что право прохода вовсе не гарантирует заинтересованной стороне широкую дорогу. Если мне не изменяет память, в Париже я уступил вам возможность завоевать сердце некой неуловимой мисс Билли, здесь, в Бостоне. Но насколько я вижу, вы не слишком в этом преуспели.
Аркрайт вдруг нагнулся подобрать с пола клочок бумаги.
– Нет, – тихо сказал он, – я не воспользовался возможностью. – На этот раз он смотрел Калдервеллу в глаза.
Они попрощались, но Калдервелл замер у дверей в последний момент.
– Вы же собираетесь на эту вакханалию в Джордан-холле завтра вечером?
– Вакханалию? Это вы концерт Сирила Хеншоу так назвали?
– Конечно, – весело улыбнулся Калдервелл. – И я гарантирую, что это она и будет. Разве мистер Сирил Хеншоу не собирается играть собственную музыку? Я знаю, что с вашей точки зрения я безнадежен, но с этим ничего не поделаешь. Я люблю, когда мелодия в музыке слышна сразу. И не люблю, когда заблудшие души плачут и стенают по добрых десять минут, а потом умирают с криком. Впрочем, я уверен, что вы-то пойдете.