Постепенно гости расселись, и двери закрыли. Зал наполнился гулом сдержанных голосов. Подавальщики начали обносить столы закусками, наполняли бокалы игристым вином.
С появлением угощений публика заметно оживилась. Положа руку на сердце, ужин в светском обществе напоминал трапезу в пансионе. Когда оголодавшим на лекциях благородным девицам подавали обед, они тоже очень оживлялись. И ели с таким же аппетитом.
Я потянулась за нарядной корзиночкой, лежащей на поставленной передо мной тарелке.
– Только если вам нравится утиная печень, – склонившись, тихонечко прокомментировал Филипп.
С непроницаемым видом я указала на канапе.
– Виноград и креветки – всегда плохая идея.
– Рядом? – намекнула я на маленький бутерброд с художественно закрученной ветчиной. Он был таким красивым, что жалко портить кулинарную гармонию.
– Не разжевать.
– Икра? – Я с надеждой указала на ломтик гренка, покрытый крупными темными икринками.
– Не рекомендую.
Из принципа – никогда не пробовала икры! – я все-таки надкусила угощение. Стоило поверить мужу на слово. Он-то три фунта несъедобных изысков на этих благотворительных вечерах, поди, съел и теперь понимает, какие не следует тянуть в рот.
– И как? – вновь склонившись, уточнил Филипп.
Я повернула голову и едва не столкнулась с ним носами. Маленькое происшествие мне понравилось, но точно испортило аппетит окружающим, а они заправлялись закусками с большой охотой. Как голодные после шести часов занятий пансионерки.
– Нам светит что-нибудь съедобное, а не красивое? – прошептала я.
– Вряд ли, – хмыкнул он. – Но всех напоят хорошим вином. Сытые люди тратят золотые кроны не так охотно, как захмелевшие.
– Поэтому вы ничего не пьете? – прошептала я.
С плутоватой улыбкой Филипп подхватил наполненный игристым напитком бокал и, бросив смеющийся взгляд над его краем, сделал глоток.
Незаметно гостям подали горячее. В огромных тарелках с крошечным углублением посередке лежала горка длинных макаронин, политых соусом и посыпанных кучерявой стружкой сыра. Сверху игриво топорщилась крошечная зеленая веточка с трогательной красной ягодой размером с бисеринку. Все маленькое, умильное и одуряюще пахнущее. Возможно, я просто уже достигла той степени голода, когда даже неприглядная овсянка на воде показалась бы пищей святых заступников, и невольно сглотнула набежавшую слюну.
– А это можно пробовать? – шепотом спросила у Филиппа.
– Даже нужно, – отозвался он.