За каждую пылающую звезду в твоих глазах.
За ту Вселенную, которая то ли растворилась в неисчислимом множестве черных дыр, то ли просто пропала из виду в необъятном космическом пространстве.
Даня кивнул и одновременно со мной поднял бокал.
Тонкий хрустальный звон.
Мягкий, шелковистый вкус вина на губах.
Пронзающий насквозь взгляд.
Кончики его пальцев на моей ладони.
И неожиданный взрыв фейерверков за окном: громкие залпы и сотни разноцветных, сверкающих огней, тающих во тьме.
Салют – где-то там, далеко, за несколько улиц от нашего дома – начался так внезапно и настолько вовремя, что мы оба порядком изумились, разглядывая его из окна. Небо то разрывало пламя, то наполняло буйство холодных искр, то озаряла россыпь серебряных звезд. И смотреть на фейерверк с такой высоты было сплошным удовольствием.
– Будем считать, что это в честь нас, – решил Даня. Я только улыбнулась. В детстве, когда мы вместе гуляли, он всегда говорил, видя салюты, что их запускают в честь него. А теперь – в честь нас.
3.10
Напоследок вспыхнув огненным цветком, оставившим после себя след в небе, фейерверк погас, и мы, наконец, приступили к ужину.
– Ну как, вкусно? – спросила я. Внутренняя бабушка снова умилялась.
– Ничего так, – прожевав, сообщил он.
– Что значит – ничего? – возмутилась я. – Должно быть очень вкусно!
– Вкусно-вкусно! – рассмеялся он. – Не зря я столько терпел. Ты неплохая жена, Сергеева.
– Что значит неплохая? – фыркнула я. – Я отличная жена!
– Моя жена, – как бы невзначай заметил Матвеев, поднося вилку ко рту.
Я даже ругаться на него не стала – внутренняя бабушка радовалась тому, как кушает Данечка. А еще больше она радовалась, когда Данечка мыл посуду, а я сидела на высоком табурете у барной стойки и разглядывала его спину. Глупое занятие, но радости оно приносило немало. Только вот едва он закончил и повернулся ко мне, как хорошее настроение испарилось. Я вспомнила о разговоре, который так малодушно откладывала.
– Сядь сюда, – попросила я его, и Матвеев тут же оказался напротив меня за барной стойкой.