Теперь, когда я был вынужден посмотреть ей в лицо и заговорить, во мне проснулась решимость.
– Что-то нужно поменять, – сказал я. – Вот все, что я понимаю.
– В смысле поменять одежду? Или поменять шину? Мне сменить шину на велосипеде? Этого хватит?
– Не смешно. Ты знаешь, о чем я.
Она видела, что я сержусь. Лицо ее стало серьезным.
– Люди не разговаривают со мной, – сказал я.
Я посмотрел на нее. Нам обоим не хотелось говорить на эту тему.
– Люди, которых я знаю с тех пор, как мы сюда переехали. Они со мной не разговаривают. Они меня
Она протянула руку и тихонько погладила пальцами тыльную сторону моей ладони. Глаза ее стали грустными.
– Мне жаль, что люди тебя не видят. Не так уж весело, когда тебя не видят.
Я отдернул руку.
– Тебе лучше знать. Разве тебя нисколько не волнует, что с тобой никто не разговаривает?
Я впервые открыто заговорил о бойкоте.
Она улыбнулась.
– Дори со мной разговаривает. Ты разговариваешь. Арчи разговаривает. Мои родители разговаривают. Корица разговаривает. Сеньор Сагуаро разговаривает. Я сама с собой разговариваю.
Она склонила голову набок и уставилась на меня, ожидая ответной улыбки. Я продолжал хмуриться.
–
– Вопрос не в этом, – сказал я.
– А в чем?
– В том, – я постарался прочитать ее чувства по лицу, но не смог, – что заставляет тебя так поступать? Что приводит в действие этот механизм?