Она провела краем своей юбки по моему кроссовку, сметая с него пыль.
– Но как мне следить за тем, что думает весь мир? Иногда я и за своими-то мыслями не поспеваю.
– За этим не следят, – сказал я. – Просто знают. Потому что связаны с другими людьми.
Ее лежавшая на земле сумка слегка пошевелилась: внутри ерзала Корица. На лице Старгерл отобразилась череда эмоций, а в конце появилась недовольная гримаса, и она воскликнула сквозь слезы:
– Я не связана!
Она наклонилась ко мне, мы обнялись на лавочке во дворе и вместе пошли домой.
Этот разговор мы продолжали следующие дня два. Я объяснял ей, как ведут себя люди. Я сказал, что нельзя подбадривать всех. Она спросила, почему. Я сказал, что каждый человек принадлежит к какой-то группе, и нельзя принадлежать ко всем сразу. Она спросила, почему нет. Я ответил, что нельзя врываться на похороны совершенно незнакомого человека. Она спросила, почему нет. Я сказал, что просто нельзя. Сказал, что нужно уважать право людей на частную жизнь и что бывает много такого, что людям не нравится. Я сказал, что не всем нравится, когда кто-то поет им «С днем рождения» и играет на укулеле. «Разве нет?» – спросила она.
Я сказал, что групповое чувство очень сильное. Возможно, это инстинкт. Его можно обнаружить везде, от самых маленьких групп, вроде семьи, до больших, вроде города и школы, и очень больших, вроде целой страны. Ну а как насчет самых-самых больших, спросила она, вроде планеты? Как угодно, ответил я. Суть в том, что люди в одной группе ведут себя более или менее одинаково, за счет этого они и держатся вместе. Все? – спросила она. Ну, по большей части, ответил я. Для того и существуют тюрьмы и психиатрические лечебницы, чтобы отделять уж самых непохожих людей. Ты думаешь, я должна быть в тюрьме? – спросила она. Я думаю, что ты должна вести себя более или менее так, как все остальные, сказал я.
– Но почему? – спросила она.
– Потому что, – ответил я.
– Объясни.
– Это трудно объяснить.
– Постарайся, – сказала она.
– Потому что никто тебя не любит. Вот почему. Никто тебя не любит.
– Никто? – спросила она.
Глаза ее мне казались размером с небо.
–
Я включил дурачка, но это не сработало.
Ладно, не смотри на меня так, сказал я ей. Мы говорим про них. Про
Вот так я и делал упор на