– Если ты хочешь, то почему нет. Ты уже узнавала условия поступления?
– Нет!
– Не тяни с этим.
Они недолго помолчали, а потом Надя сказала:
– Я бы хотела быть примой-балериной Большого театра, как Майя Плисецкая…
– Если хочешь, будешь, только работать надо.
Машина затормозила перед пешеходным переходом.
– Это да, – вздохнула Надя. Ей вдруг очень захотелось, чтобы хоть что-нибудь досталось ей просто так. Чтобы быть лучшей в балетной студии, она брала дополнительные занятия; чтобы получать отличные оценки в школе, подолгу корпела над учебниками; чтобы хорошо выглядеть, по несколько часов выбирала одежду в магазине. – Я вчера посмотрела интервью Познера с Плисецкой. Оно старое, двадцатипятилетней давности, представляешь? Просто в эфир не вышло. Майя Плисецкая мне очень понравилась, такая… настоящая балерина. Так жалко, что я уже вживую не смогу увидеть ее выступления, а ты бы хотел, пап? Пап? – Надя, до этого увлеченная своим монологом, посмотрела на отца и увидела, как он проводил взглядом красивую светловолосую девушку, прошедшую перед машиной.
– Что ты говоришь, Надюш? – спросил папа через минуту.
– Ничего, – тихо ответила Надя и прислонила голову к прохладному окну, – в школу опаздываю, говорю.
До школы Дима шел пешком. Раньше, когда они жили в центре, дорога до гимназии занимала не больше двадцати минут, а сейчас на одном только трамвае нужно проехать полчаса. После субботнего обмывания аттестата без тройки Дима оказался на мели, в кармане болтались только Надин пятак и его личные десять рублей, в общей сумме пятнадцать рублей – негусто. Он попросил своего начальника дать ему больше рабочих часов и сегодня после школы собирался работать в доставке до поздней ночи.
У ворот гимназии Дима увидел Верочку. Она разговаривала с подружками и смеялась, придерживая выпавшие из косы пряди, трепыхающиеся на ветру. Дима сбавил скорость: он надеялся, что девочки наговорятся и уйдут, и он сможет поздороваться с Верой.
Дима шел так медленно, что почти стоял, но Верины подруги так были увлечены какой-то историей, что и не собирались расходиться. Дима остановился под старым дубом и стал оглядывать Верочку. Она была худенькой, но не болезненно, а как-то по-юношески – просто еще не выросла. Волосы ее, как и полы плаща, трепал теплый апрельский ветер, губы не пухлые и не тонкие – в самый раз – растянулись в улыбке.
– Ты чего тут?
От неожиданности задумавшийся Дима вздрогнул.
– Черт! Паша! Сделаешь так еще раз, и у твоего подопытного кролика разорвется сердце от испуга.
– Извини, я вообще-то даже топал, ты просто не слышал… А на кого ты смотришь? – Паша стал оглядываться.
– Ты чего хотел? – спросил Дима, снова привлекая к себе Пашино внимание.
– Спросить, помнишь ли ты про большую перемену и про наши занятия, они, кстати, в силе?
Дима бросил быстрый взгляд Паше за плечо, убедился, что Вера по-прежнему занята разговором, потом ответил: