Я нахмурилась. Перед глазами стояло лицо Кукулейко. Он был носителем, но личность сохранил. Вспомнила Лейкуку, мальчишку, перенявшего эстафету. Он также оставался собой. Шэ забирал часть, но не поглощал личность.
Видя, что не понимаю, Арт объяснил:
– Ее здесь нет, Сэл. Шэ в ее обличии находится где-то далеко, он увел выживших людей на поиски нового безопасного места.
Мой драгоценный муж, осторожно проведя ладонью по моему вспотевшему лбу, смахивая морщинки печали, добавил:
– Мы ее не увидим. Если Шэ покинет ее тело, она мигом состарится и умрет. Шаманизм черпает силу изнутри, а не снаружи. Амалия пожертвовала жизнью, чтобы спасти нас.
Я смогла только глубоко вздохнуть, вбирая столько воздуха, что закружилась голова. Впереди раздались знакомые голоса, кто-то набросился на меня, сжимая в крепких объятиях. А я все никак не могла выдохнуть, неотрывно глядя на Арта, который повторял едва слышно: «Не забывай дышать, Сэлли. Милая моя, держись».
Родной голос что-то восторженно говорил на ухо, а я вздохнула еще глубже, задерживая слезы и кривя губы в ненатуральной улыбке.
– Кали, не сжимай мои ребра так сильно – сломаешь же! – вымученно звонким голосом восклицаю я, и сестра отпускает меня.
Как же давно я не видела ее! Не видела свет в глазах малышки Кали, моей сестры-близнеца. Мы совсем разные, а ведь когда-то были почти одним целым.
Я отмечаю, что она не изменилась, что по-прежнему держится поистине с королевским достоинством и сдержанностью. Что она подле своего мужа Деяна, который кивает мне, как выживший – выжившему. Чуть в отдалении стоят Анка и Се́дов, меня настораживает незримая схожесть ауры вокруг них, будто они теперь из одного теста слеплены, и Арт шепчет: «Потом объясню».
Меня вышло встретить так много знакомых и незнакомых лиц, что глаза разбегаются от попытки ухватить каждого и каждому отдать должное. Гадельеры, Винцели, Барбские, даже Паули оказалась среди гостей эльфов. И я ощутила смутную тревогу, когда осознала, как много близких людей оказалось в лесах, подвергающихся атаке Моры.
И, наконец, я увидела маму. Она стояла чуть в сторонке, будто не смея подойти, а я со всех ног устремилась к ней, кидаясь в объятия и жмурясь изо всех сил.
– Мамочка, – шепчу, но так, чтобы слышала лишь она.
Как же мне было одиноко, если могла думать только о возвращении домой, в эту тихую гавань из рук. Я уткнулась в ее шею, вдыхая медовый запах с примесью вереска и льна. Будто камень с души пал, освобождая птицу. Ранимость удерживала от того, чтобы взглянуть в материнские глаза и прочитать все невысказанное, наболевшее, накипевшее за эти месяцы.
– Я больше никогда тебя никуда не отпущу, слышишь? Ох, да провалилось бы это проклятое равновесие! Если бы я знала, если бы только знала, что случится, то сама бы заперла тебя в этих лесах, чтобы и духу твоего рядом с этим монстром не было! – причитала мать, раскачивая меня, как младенца, на своих руках.
Это заставило дернуться и осторожно высвободиться. Да, ее серые глаза полны родительской тревоги и затаенной грусти. Алиста выстрадала эти месяцы, похудев, избавившись от легкой полноты. И это во время кормления грудью!
– Я слышала, у меня родился братик? – осторожно спрашиваю, робко улыбаясь.
Мать вздрогнула, чуть нахмурив тонкие брови. Она судорожно перевела взгляд за мою спину и чуть заискивающим тоном ответила:
– Да, мы его назвали Кирст. Он родился чуть раньше срока, но такой здоровенький, крикливый, настоящий богатырь!
– А где он? Я хотела бы его увидеть.