Обмануть судьбу

Булочник уже стягивал дырявые порты с парнишки. Чьи-то руки ему помогли, сунули прут, и тот стал с видимым удовольствием охаживать парнишку. Тот на ногах не устоял, упал в весеннюю жижу. Разохотившаяся толпа пихала, пинала сопливого вора.

– Виданное ли дело! Изуверы! – причитала сердобольная, а избивающие вошли в тот раж, когда не помнит уже человек, за что, кого увечит, чувствует только черный азарт и гнев, во много раз усиленный теми же чувствами сопящего рядом соседа. Григорий, с усилием растолкав мужиков, за шкирку поднял парня и утащил. Схватив другой рукой Аксинью, он быстро стал пробираться подальше от толпы, которая обескураженно смотрела ему вслед, будто дети, у которых отобрали игрушку-свистульку.

– Нашли мальчика для битья, – шептал Григорий, и жена не могла узнать в этом шипении его звучно-сладкого голоса.

– Дяденька, пусти, – хныкал мальчишка, не понимавший, куда его тащит грозного вида мужик с пудовыми кулаками.

– Остолоп, он же спас тебя, – говорила Аксинья.

– Спасибо, – пацан крутил патлатой головой, рассматривал волчьим взором спасителей. – Пусти, – буркнул он.

– Я не держу тебя, – Григорий разжал пальцы, и воришка скрылся в узком переулке.

Оксюша видела, что муж думает о чем-то тяжелом и важном для него, хмурится, сжимает кулаки. Не спрашивала, боялась растревожить.

– Даже копейки на калачи не дали бедолаге, – вздохнула Аксинья.

Абдул резво трусил домой, порой кося темным влажным глазом, встряхивал пышной гривой. Чуткий, как верный пес, он улавливал настрой хозяина по одному движению поводьев.

– Давай, жена, с ветерком прокатимся! Что мы тащимся еле-еле! Абдулушка, как в старые времена… Мчи!

Горячего коня не надо было долго просить, он мчался что есть мочи, будто гналась за ним стая чертей! Телега, подпрыгивая на ухабах, жалобно скрипела. Холмы, поросшие хлипким березняком, мелькали перед глазами Аксиньи. Резкий поворот в верстах двух от Еловой, телега наклонилась, казалось, падение неминуемо… Но опытная рука выровняла телегу, и вороной продолжил свой бег.

Аксинья чувствовала, что на смену сковывающему страху приходит бурный восторг, что кровь быстрее бежит по венам, что хочется кричать во все горло, подставляя лицо упругому ветру. Она так и сделала, и над дорогой раздался ее резкий крик, вспугнувший стаю воробьев.

– Поняла? Бурлит все, а? – сверкая темными цыганистыми глазами, повернулся Григорий к жене, и что-то неистовое мелькало в его взгляде, в резких движениях рук, в самом повороте плеч.

– Да, Гриша! Шибче давай! – Он в ответ захохотал во все горло, а Абдул все мчал и мчал их по извилистой дороге.

Только перед самой Еловой кузнец утихомирил коня. На лоснящейся шкуре пот проступал хлопьями, бока утомленно вздымались.

– Загнал тебя, золотце, – гладил Гриша гриву вороного, осторожно снимая упряжь. Аксинья порой завидовала жеребцу, ее муж ласковыми словами не баловал.

Будто истратив весь свой запал, все веселье, муж вновь стал молчалив и задумчив. «Ох, как разобраться в твоей головушке?» – вздыхала Аксинья.

Вечером Григорий за сытным мясным ужином потребовал наливки. Стопку, другую… Он пил так, будто решил уничтожить все припасенное в погребе.

– Да что с тобой? – не выдержав, вскрикнула Аксинья. Муж мог выпить, во хмелю был добр и благостен. Но с такой жадностью он никогда не хлебал пойло, не был пьяницей.