Обмануть судьбу

22
18
20
22
24
26
28
30

– А ночью ты будто и не рада.

«Заметил, чуткий какой… А говорят, мужику и дела нет», – пронеслось в голове.

– И ночью, и днем рада, – Аксинья сама запустила руки мужу под рубаху, стала гладить его мускулистую грудь, наслаждаясь прерывистым дыханием.

Когда Григорий попытался по обыкновению завалить ее на кровать, жена вырвалась и продолжила свое неспешное странствие по его телу. Сняв рубаху, она накручивала на палец упругие темные завитки на груди мужа и смеялась, видя его оторопь. Прижимаясь лицом к его шее, чувствуя мускусный запах кожи, Аксинья чувствовала, что нечто неведомое поднимается из самой глубины ее естества, почувствовала, как ее тело, грудь, бедра отзываются на ласки Гриши. Когда он задрал тонкую рубашку и оседлал жену, она приняла его без прежнего отвращения.

– Кваску бы, – прошептал Григорий спустя некоторое время.

– Ты не спишь? – удивилась Аксинья. Она набросила рубаху, зажгла лучину и налила в ковшик душистого кваса – ее тайной гордости. Пенный напиток, что хлебный, что свекольный, получался у нее на славу.

Пока Григорий жадно пил, голый, без портков и рубахи, она смотрела на него с любовью. Вот и поняла, что значит быть хорошей женой настоящего мужчины.

– Что так смотришь?

– Ничего, – смущалась она. Но к поджарому его телу невольно тянулись руки и губы Аксиньи. Той ночью не раз еще наполняла она ковш квасом и стонала от избытка чувств под своим мужем.

– Тайные уды мужа своего не трогала? А не скакала ли ты, оседлав мужа своего?[45]

Отец Михаил задавал срамные вопросы, а Аксинью они ввергали в смятение. А батюшка Михаил любострастие называл грехом.

Всего за год набралось бы от силы дней пятьдесят, когда можно было без оглядки венчанным супругам сплетаться в объятиях. Жене полагалось тихо и неподвижно лежать под мужем своим, не выказывая страсти. А если Аксиньины бедра наливались жаром от мужниного касания? А губы сами собой тянулись к курчавым волосам на его груди, а руки гладили темную, влажно поблескивающую кожу… Грешница она?

Выходя из церкви после исповеди, испытывала она теперь угрызения совести. Если б призналась во всем, что происходило с мужем, весь оставшийся год пришлось бы им поститься и класть в церкви земные поклоны.

Не один человек ночные утехи творит. Коты с кошками орут темной летней порой, собаки без стыда при свете дневном склещиваются. Каждая тварь земная и птаха ищет пару, и любится, и страстью горит. Нет, отцу Михаилу правды она не скажет.

* * *

Воскресенье для большинства еловчан было днем отдыха и походов в церковь. Аксинья нежилась в постели дольше обычного. Потянувшись, она услышала звон, доносившийся из кузни. Григорий не изменил своей привычке и этот воскресный день решил посвятить работе.

К полдню, так и не дождавшись мужа, Аксинья собрала в тряпицу обед – вареные яйца, соль, свежий ржаной хлеб – и направилась в кузницу.

Григорий, высоко занося молот, ударял по куску металла. Искры так и летели из-под молотка, мускулы крепких рук напрягались при каждом ударе, а рубаха насквозь промокла. Игнат раздувал горн и стирал пот, капавший со лба. Любуясь на праведный труд двух крепких мужчин, Аксинья не сразу позвала их обедать.

– Ты прямо Гевест… Только куда краше, – не выдержала она.

– Что за олух?

– Бог греческий.