Потом, сдирая со склизкого карпа чешую, спохватилась: как можно радоваться, ежели матушка сидит в холодном остроге. А если… Сердце ее начинало колотиться, и гнала от себя сон – сизый дым костра и крики.
Вечером ее посадили в теплый подпол со словами: так тетка велела. Рядом кто-то скребся, пищал, щекотал шерстью и усами – теткин домовой смеялся над ней. Нютка сидела до полуночи, а потом принялась тарабанить в дверь.
Долго никто не приходил. Потом явилась прислужница, и Нютка сказала: раскаивается и будет исполнять все веления тетки. Ей поверили, разрешили вернуться в ее клетушку.
Да только не знали, что горбатого могила исправит.
Глава 4. Слабые
1. Грачи
Кудымов учуял ее слабость.
Теперь он приходил каждый день, с удовольствием загребал ложкой кашу, чавкал, колол дрова, утеплял дом – какие-то зверушки растащили мох, что закрывал щели меж бревнами. Приносил добытую глухарку или зайца, взял на себя все заботы о небольшой семье с молчаливого согласия Анны.
Детям Кудымов умел придумать забаву. Антошке показывал двумя корявыми пальцами козу, мастерил птичек с перекошенным хвостом и кривыми крыльями. Феодорушке приносил шишки, гладил ее по светлой головенке.
И лишь Анна Рыжая не находила себе покоя. Каша выходила жидкой, кадушки с водой опрокидывались, буянили, руки стали неловкими, точно чужими. Порой она замирала, прислушивалась к чему-то, потом трясла головой так, что убрус норовил распустить концы по спине. И вновь принималась за работу.
Витька не требовал ласки или внимания. Иногда касался ее ненароком на мгновение, забирая миску или расшалившегося Антошку. Глядел с добротой и вниманием, утешал, неловко обнимал за плечи, вместе с ней радовался, когда пришла весть о спасении Аксиньи.
– Я ж говорил: не сожгут ее, не посмеют. Убоятся гнева Степана Максимовича, – повторял он.
Хоть Анна помнила, что ничего подобного не говорил тогда, на площади, у костра, согласно кивала и глядела на его крепкую шею. Иль хранить ей вдовью верность Фимке вечно? Заточить себя в погреб и прогнать смех?
Дни тянулись один за другим. Зима не спешила уходить, и кручина сидела рука об руку с ней – две невеселые подруженьки.
– Матушка Анастасия строго-настрого предупреждала: с тобою не говорить. Ты ведьма, с бесами зналась. Милостью избавлена от целительного Божьего пламени и отправлена сюда… А я гляжу на тебя и бесов не вижу, – в первое же утро бесхитростно заявила молодая послушница.
Немногим старше Сусанны, одетая в темный подрясник, она приносила скудное варево и бесконечные тюки с овечьими колтунами. Забирала пустую миску, мотки спряденной шерсти. И озаряла сырую келью одним своим появлением.
Аксинья бы улыбнулась в ответ, если бы в душе оставалась хоть капля света. Но безысходность, разгрызавшая ее внутренности – может, как раз те самые бесы? – запрещала радоваться.
– Больная ты, худая, уставшая… И не злая совсем. – Послушница по-детски заглядывала в глаза и даже осмелилась коснуться ведьминого плеча.
– Спасибо тебе…
– Сестра Вевея, – охотно подсказала послушница и чуть-чуть притопнула ногой.