– Феодорушка, – позвала она и удивилась, отчего Аксиньина дочь не крутится рядом, не помогает названой матушке. Вновь повторяла и повторяла славное имя, пока не поняла, что на зов никто не явился.
Анна кинула тряпку в кадушку с грязной водой, поднялась с колен и оглядела истобку.
Кудымов забрал с собою Антошку. Он теперь часто таскал его с собою, учил держаться в седле. Смастерил сабельку и громкоголосую дудку, у них появились свои шутки и тайны. Анна Рыжая не огорчалась: наконец-то у сынка будет пусть не родной, но батюшка.
Оттого в хоромах казалось пусто: сынок всегда пел, кричал, бегал, словно дюжина мальчишек.
– Феодора, – повторяла она, и полузабытый страх вернулся. Отчего-то чудилось иногда, что увезут чужую дочь, а виновной назовут ее, Анну Рыжую.
С именем на устах она обошла весь дом, заглянула в каждый угол: горницы на верхнем ярусе, сени, холодные клети. Никого.
– Богородица, помоги ты мне, грешной, – повторяла, словно в полусне, и чудилась ей плачущая Аксинья, что указывала перстом на нее.
Анна вышла из дому, оглядела и малое, и большое крыльцо, точно Феодорушка была мышкой, что могла забиться в любую щель. Ноги не шли, голова кружилась от страха, душили страшные мысли: а ежели в лес ушла, а ежели на реку…
Не углядела, разиня!
И на теплом бережку, и под кустами-деревьями Аксиньиной дочки не было.
– Идти к казакам, помощи просить, – твердила себе Анна, но сделала иное: упала на колени и заревела.
Насытила землю слезой, выдохнула, повторила себе дюжину раз: забавляется дитятко, скоро вернется. Хоть знала, что Феодорушка росла серьезной и не проказничала.
– Речке молишься? – услышала она под ухом насмешливый голос.
– Витенька, она пропала… Феодорушка! – вырвался крик, а к ней уже прижималось маленькое теплое тельце, пищало что-то и повторяло: «Матушка», а родной сынок тут же пел потешку, точно насмехался над ней.
Когда Анна и Феодорушка наконец разомкнули руки и прогнали слезы и страх, Кудымов поведал, что хозяйскую дочку спасли чудом.
Предчувствие Анну не обмануло: ежели бы Феодорушку увезли, вина пала бы на ее шею. И когда взбудораженные детки наконец уснули, она отблагодарила Витеньку Кудымова столькими поцелуями, что и со счета сбилась.
Треск стоял над рекой: ворчала, словно уставшая старуха, желтый лед трескался и расходился. Там, в глубине, что-то пучилось и просилось наружу. Приток Камы, слишком широкий для речки без имени, слишком узкий для водного пути, раскорячился после зимы затяжным ледоходом.
Уже пятый день Степан торчал в небольшом ямском поселении. И сходил с ума.
После месяца неистовой гонки можно было выдохнуть, дать лошадям поесть овса вволю, починить сбрую и ненужные сани, написать бессмысленные грамотки в Москву и Ярославль. Он, вымесок Максима Строганова, в полушаге от исполнения заветной мечты – стать наследником, законным, старшим сыном – бросил все.
Невесту накануне свадьбы.